Надвигавшаяся гроза разогнала с улицы и без того редких прохожих. В эти дни большинство боеспособных горожан занималось тем, что выкуривало из нор оставшихся в живых крыс, которые, как и полагается загнанным в угол крысам, сопротивлялись отчаянно. Они прекрасно понимали, что пощады ждать не приходится. Те, кто не сражался в «серой зоне», все равно работали на войну. Люди вспомнили полузабытое слово «тыл». Обеспечение бойцов продовольствием, пищей, медикаментами, организация помощи раненым — все это отнимало массу времени у тех, кто непосредственно не участвовал в боевых действиях.

Выбраться из лабиринта подземных коммуникаций оказалось просто. Когда твой проводник — крыса, ты можешь чувствовать себя под землей как дома. Снайпер лишь в двух словах объяснил Флейтисту, куда хочет попасть, и говорящая тварь быстро довела его до ближайшего выхода из подземелья.

Это оказалось заброшенное общежитие, соединенное сетью подземных переходов с медицинским институтом. К путанице коридоров примыкало старое, переоборудованное под склад бомбоубежище. Свет, конечно, не горел, но за проведенные под землей часы глаза Музыканта вполне привыкли к темноте, к тому же с ним был отлично ориентировавшийся без всякого освещения Флейтист.

Сам хвостатый спутник Олега наверх с ним не пошел. Они договорились только, что Музыкант встретит Флейтиста и его сородичей ближе к вечеру, уточнили место встречи, и на этом разговор закончился. Почти. Потому что дальше крыс в очередной раз несказанно удивил глухого снайпера. Он опустил глаза, как-то странно зашевелил усами и негромко, словно стесняясь, позвал:

— Музыкант…

— Что? — удивленно откликнулся Олег.

— Я много раз читал… Ну у вас есть такой обычай… Наверное… Когда двое согласились друг с другом, они пожимают руки.

— Так ты хочешь…

Снайпер сначала готов был улыбнуться, но то, с какой серьезностью говорил о рукопожатии Флейтист, удержало его оттого, чтобы смеяться. И также неожиданно ему стало грустно. Он хочет быть таким, как мы, подумал Музыкант. Но никогда не сможет. И прекрасно это понимает.

— Да, — почти торжественно сказал Флейтист и протянул когтистую серую лапу: — Ты… пожмешь ее?

— Почему нет?

Олег протянул руку и встретил ладонью лапу крысы. Она оказалась горячей и бархатистой на ощупь. Снайпер вдруг вспомнил, как, подходя к избитому автоматным прикладом Флейтисту, боялся, что тот распорет когтями живот излишне доверчиво наклонившегося человека. Но все обернулось совсем иначе. И это значит, что у них действительно был шанс.

Музыкант, особо не скрываясь, вышел на Большую Берцовую. На самом деле улица называлась Большая Борцовская, в честь Егора Берцова, героя времен Гражданской войны, но в народе улица мгновенно была перекрещена в Большую Берцовую. Разумеется, неподалеку была и другая улица — Малая Берцовая. По улице, носящей имя одной их костей человеческого организма, снайпер добрался до площади Труда, а там рукой подать было до дома Кравченко.

Если и был в Городе кто-то, кто мог помочь Олегу и словом, и делом, так это Данил Сергеевич. В конце концов, он не раз уже намекал снайперу, что, в случае чего, тот всегда может обратиться к бывшему менту за поддержкой. Вот и настало время проверить цену этим обещаниям. И заодно выяснить, действительно ли Кравченко не выдавал Олега. Самое главное — успеть. Доценту не так много времени нужно, чтобы выбраться на поверхность. Если штабист решит всерьез взяться за глухого снайпера, он начнет думать, куда тот мог пойти в первую очередь, и легко догадается, что Кравченко — одна из наиболее подходящих кандидатур. Вот тогда у знакомого подъезда его может ждать засада. Снайпер же совершенно не собирался стрелять по людям и прорываться к Данилу Сергеевичу с боем.

Но, к счастью, обошлось. Олег внимательно осмотрел подходы к подъезду, не увидел ничего подозрительного и двинулся к дому. В конце концов, Доцент — не всемогущий Господь Бог, ему тоже снять достаточное количество бойцов, чтобы ловить по всему Городу беглого Музыканта, в то время как идет яростное наступление на крыс, — это не то же самое, что дунуть, плюнуть и сказать волшебное слово. Если только, сказал себе снайпер, на мгновение замедлив шаг, засада не ждет его в самом подъезде. Или прямо в кравченковской квартире.

Дверь, как обычно, открылась прежде, чем Музыкант протянул руку к звонку. Кравченко ждал его на пороге. С пистолетом в руке.

У снайпера мелькнула мысль, что больно уж часто его встречают именно так — настороженно, с пистолетом в руке.

— Ну, Данил Сергеевич, — протянул Олег, — как у тебя так получается: я еще не позвонил, а ты тут как тут, дверь открываешь. Опять на балконе стоял?

— Что-то типа того, — сухо ответил хозяин квартиры. — Ты ко мне пришел от Доцента и его ребят прятаться? Если да, то не обессудь. — Кравченко махнул пистолетным стволом, — я тебя не пущу. Заляг на дно где-нибудь в другом месте.

— А ты откуда знаешь, — подозрительно спросил Музыкант, — что мне нужно прятаться от Доцента?

— Как обычно, — пожал плечами хозяин квартиры. — Сорока на хвосте принесла. Уж не твою ли говорящую крысу вы с ним выслеживали?

— Ее самую. И вообще, Данил Сергеевич, не прятаться я пришел — серьезные разговоры говорить. Вполне возможно, что долго у тебя не пробуду. Сам уйду, без твоей помощи. Так что ты уж меня уважь, пусти. Посидим, потрещим о том о сем.

— Ух ты, как заговорил. — Кравченко опустил оружие и посторонился: — Ну, заходи, что ли. Есть хочешь?

— Не откажусь.

В тот момент, когда Кравченко завел речь про еду, Музыкант сообразил, что с утра у него даже маковой росинки во рту не было. То, что хозяин приволок с кухни щедро нагруженный аппетитно пахнущей и выглядящей снедью поднос, не могло не радовать голодного Олега.

— Ты знаешь, у меня попросту. Разносолов не держу — рубай, что дают. Жуй живее да рассказывай, что у тебя стряслось, — велел Данил Сергеевич, садясь рядом с Олегом за стол.

Он тоже налил себе в большую, белую, без рисунка, кружку горячего чаю. Сделал бутерброд из двух кусков хлеба и здоровенного ломтя ветчины и разом откусил едва не половину.

— Может, выпьешь? — вдруг вспомнил он. — Кажется, тебе сейчас лишним не будет.

— Будет-будет, — мотнул головой Музыкант, старательного прожевывая свой бутерброд, в который он, кроме ветчины, запихал еще и щедрый кус сыра. — Слишком мой разговор серьезный.

— Ну-ну, — несогласно пробурчал Кравченко, но настаивать не стал.

Еда не задержала Музыканта надолго. Он быстро расправился с доброй половиной того, что Кравченко принес ему, и довольно откинулся на спинку стула.

— Хорошо-о-о, — удовлетворенно пробормотал он, хлопнув себя ладонью по животу. — Ну что, Данил Сергеевич, готов говорить о серьезном. И сначала, будь добр, ответь мне честно на один вопрос.

— Всего на один? — усмехнулся Данил Сергеевич. — Ну, давай свой вопрос.