Процесс занял у нас два часа — два часа утомительного, но захватывающего преодоления трудностей. Если вы наивно полагаете, будто охота на оленя заключается в том, чтобы обнаружить его местоположение, осторожно пройти милю или две, а затем просто подстрелить лесного красавца, мой вам совет: попробуйте все это проделать. А я на вас посмотрю. Нет, в этом деле (как и в охоте на лис) необходим особый дар предвидения. Охотник должен быть всегда на шаг впереди жертвы. От него требуется заранее (и с приличной долей вероятности) предугадать, как именно поведет себя животное примерно в трех сотнях неожиданных ситуаций. Каждая пара рогов — это беспроводная антенна, которая таинственным образом доставляет своему хозяину последние сводки событий с окрестных холмов.

Охотнику вовсе не обязательно «засветиться», чтобы олень узнал о его приближении. Ведь это животное — просто комок обостренных нервов и инстинктов. Олень чувствует опасность за милю, если не больше. Так что у неуклюжего охотника нет никаких шансов. Более того, успех предприятия зависит от массы случайных факторов. Охотник может все делать правильно, оставаться невидимым и неслышимым, и ветер будет дуть в нужную сторону, но какое-то малейшее дуновение отразится от края скалы и донесет запах до настороженного оленя. А далее — только его и видели…

Незаметно я проникся азартом преследования. Были моменты, когда требовалось падать ничком в лужу холодной болотной воды; порой приходилось неподвижно лежать, уткнувшись лицом в подкованные стальными гвоздями подошвы впереди идущего егеря; иногда мы застывали, не смея вздохнуть, чтобы не потревожить ненадежный камень, который мог ухнуть в глубокий овраг и стать причиной лавины, а следовательно, и краха всей охоты сэра Джона.

Наконец-то — после двух часов перешептываний и подглядываний, передвижения ползком и лежания в ржавых лужах — мы, вымокшие насквозь, усталые и голодные, размазывая кровь из случайных царапин, добрались до вершины холма и оказались на расстоянии выстрела от нашей добычи. На последнем этапе нам пришлось подниматься по некоему подобию узкой лощинки, а попросту говоря — расселины в склоне холма, забитой буреломом и валежником, оставшимся с прошлой зимы.

Неимоверным усилием воли сэр Джон сдерживал возбуждение. Его голубые глаза приобрели стальной оттенок. Уж не знаю, каким образом ему удавалось хранить достоинство на протяжении всех наших мытарств. Лично мне он виделся старшим офицером командной ставки, замыслившим отчаянную операцию на нейтральной территории. Вслух не было сказано ни слова. Со своими ловчими он объяснялся кивками, быстрыми взглядами, движением бровей.

И вот мой друг взял в руки заряженную винтовку. Наступил волнующий миг — венец напряженнейшего дня. В тот миг я готов был признать: да, сэр Джон заслужил своего оленя. Едва удержался, чтоб не нацарапать на случайном конверте: «Вперед и вверх, и да поможет вам Бог». Однако одного взгляда на сосредоточенное лицо моего друга хватило, чтобы оставить мысль о подобном мальчишестве. Вокруг царила гробовая тишина, ветер по-прежнему дул в нашу сторону. Сэр Джон начал медленно подползать к гребню холма. Мы залегли внизу и не сводили с него глаз. Каждое движение могло стать роковым.

Он почти достиг вершины, когда это случилось! С изумлением, не веря своим глазам, я увидел, как из-за гребня холма показалось нечто. Оно остановилось и уставилось на сэра Джона. Это была овца! На протяжении одного ужасного мгновения двое — сэр Джон и овца — смотрели друг другу в глаза. Каждый, казалось, думал: «Ну ты, идиот! И что ты здесь делаешь?»

Затем голова овцы исчезла из поля зрения, а сэр Джон бросился к гребню холма. Он заглянул за него, обернулся к нам и безнадежно махнул рукой. Мы поспешили к тому месту, где он стоял. Противоположный склон был пуст!

Ни самочек! Ни красавца-оленя! И бесполезно даже спрашивать, что произошло. И так все ясно. Бестолковая овца, в испуге отпрянувшая от гребня, подала сигнал тревоги! И тут же самец сорвался с места, на ходу подгоняя своих подруг: «Скорее, скорее, девочки! Сэр Джон рядом!» В доли секунды все стадо скрылось за горизонтом. Я восхищался своим другом: он все сделал правильно, не допустил ни малейшей ошибки. Но я восхищался и оленем: он тоже не оплошал. И победил!

— Ну что ж, — вздохнул сэр Джон, пока егерь наскоро готовил бутерброды. — Вы сами все видели.

— Вы настоящий спортсмен, дружище, — признал я. — Я ожидал, что вы сорветесь. Или подстрелите проклятую овцу.

— Не будьте идиотом, Генри, — отмахнулся он. — В конце концов, важен не результат, а сам процесс выслеживания. А олень… Бог с ним. Ушел и ушел. Он заслужил право жить… до следующего раза. Может, тогда удача будет на моей стороне.

7

Меж холмами раскинулись пятнадцать миль красоты. Они носят название Глен-Мористон. В этой долине лежит озеро Лох-Клюни, за ним тянутся негустые леса, где водятся олени, а вслед за тем тропа ныряет в березовую рощу и внезапно оглашается шорохами и шумом — здесь полным-полно кроликов самых разных размеров. С этой долиной связано одно из самых романтических приключений злополучного принца Чарли. Настало время поведать историю Восьми горцев из долины Мористон…

Это произошло в июле 1746 года. Вот уже несколько месяцев Чарльз вынужден был скрываться от «красных мундиров», рыскавших по всей округе. Это тянулось с середины апреля — с того самого студеного и мокрого дня 16 апреля, когда горцы последовали за своим принцем на роковую куллоденскую пустошь. Сам Чарльз укрылся на острове Скай. Оттуда он бежал, переодевшись в женское платье, под видом ирландской служанки Флоры Макдональд. Ему довелось прятаться в лесах и пещерах, голодать и холодать, но в конце концов он благополучно добрался до большой земли.

Увы, радоваться было рано. Принц, что называется, попал из огня да в полымя. Вся западная часть Хайленда была наводнена солдатами Ганноверца. Днем они прочесывали местность, а по ночам грелись у походных костров и мечтали, на что потратят тридцать тысяч фунтов — награду, объявленную за голову Красавца. А принц Чарли в это время был совсем рядом: прятался в гротах и окрестных лесах. Настолько близко, что как-то поутру обнаружил, что ночью фактически забрел в расположение английских войск и спал на расстоянии выстрела от своих врагов.

Как-то он пробирался по долине Глен-Шиел в сопровождении одного из своих сторонников. Никто не узнал бы в этом грязном, изможденном беглеце блестящего молодого принца, который несколько месяцев назад объявился в замке Холируд. Куда подевались звезда и крест Святого Андрея, сверкавшие тогда на груди у Чарльза! Сейчас на голове у юноши красовался перекошенный желтый парик и шотландский боннет, на шее был повязан шейный платок. Костюм принца тоже не отличался особым изяществом: помимо грубого камзола с тартаной Стерлингов на нем был подпоясанный дорожный плед, клетчатые гольфы и грубые башмаки, настолько изношенные, что едва держались на ногах. Его рубашка, некогда ослепительно белая, приобрела желтоватый оттенок.

Двадцать четвертого июля, когда принц вошел в долину, он уже с ног валился от усталости и голода — миновало двое суток, как он в последний раз ел мясную пищу. Вдалеке Чарльз заметил дымок, поднимавшийся над крышей какой-то лачуги. Он решил отправиться туда и попросить еды. Его спутник по имени Глендайл всеми силами пытался отговорить принца. Он знал, что даже самый бедный горец устоит перед соблазном получить тридцать тысяч за голову беглеца, но где гарантии, что они не нарвутся на правительственных солдат?