— Это не любовь.

— Возможно, — ответила она с чем-то вроде своего старого авторитета. — Но самое близкое к ней чувство, что я когда-либо знала. И когда я думала, что она отнимет это у меня… Я не смогла этого вынести.

— Розамунда, — подсказала я, вытягивая имя как призыв.

— Она была так очаровательна, было удовольствием ненавидеть ее, — продолжала экономка свою исповедь. Я несу ответственность за ее смерть и знаю, что должна заплатить за это. Я не жалею. Буду счастлива висеть за то, что сделала с ней. Люди будут насмехаться и говорить, что я убийца, но сначала она причинила ужасное зло, она так сделала. Розамунда хотела обманом навязать мистеру Малкольму роль отца ребенка другого мужчины. Это было неправильно!

— Неправильно, — согласилась я. — Но не настолько неправильно, что ей следовало заплатить своей жизнью. Она также не должна была отвечать за свои прегрешения вам. Это дело Малкольма Ромилли.

— Я была его мстителем, карая и исправляя зло, которое ему причинили.

— Тем не менее, это был не ваш выбор, не ваше место.

— Мой выбор, мое место? — Ее смех был резким. — Мне бы не было места, если бы она жила. Она угрожала выгнать меня. Я пошла к ней ночью перед свадьбой. Розамунда поссорилась с мисс Мертензией из-за сада, изображая хозяйку поместья. Я пошла к ней, умоляя быть немного добрее. Она могла позволить себе быть щедрой, сказала я. У нее есть все: хозяин, замок, имя, титул. Она лишь зло рассмеялась и велела, чтоб я занималась своими делами. И тогда я разъярилась. Я сказала ей, что счастье мисс Мертензии — мое дело, и так будет всегда. В ответ она пригрозила, что не будет, если я не оставлю свою наглость. Заявила, что я позволила себе недопустимое нахальство, что должна знать свое место и вести себя прилично. Я вышла из себя. Сказала, что знаю о ребенке, и что церковь это исправит, но у нее нет никакого морального права говорить со мной о приличиях.

— Ей это не могло понравиться, — размышляла я.

— Нет. Розамунда сказала, если я не буду держать все в секрете, она проследит, чтобы меня отправили с острова на первой же лодке. Вот тут меня осенило, что это не может быть ребенок мистера Малкольма. До этого я думала, они просто не дождались своих обетов, понимаете. Многие пары не дожидаются. Особенно здесь, когда священник приезжает раз в месяц провести обряды женитьбы и похорон. Но Розамунда не стала бы такой белой, не начала бы дрожать, если ребенок был его. Я вспомнила, что однажды застала ее с лордом Темплтоном-Вейном, ничего шокирующего, правда. Но когда я наткнулась на них, она смотрела на него с таким выражением на лице, как женщина смотрит на мужчину, которого любит. Тогда я поняла, что она хотела сделать. Розамунда хотела подложить кукушку в гнездо, подбросить мистеру Малкольму ребенка любви, опозорить эту семью, — с горечью закончила она. — И я знала, мне снова нужно позаботиться о своих малышах и положить этому конец.

— Вы играли призрака после сеанса, не так ли?

Крошечная улыбка заиграла на ее губах.

— Мистер Люциан научил меня немного музыке, когда был мальчиком и бренчал аккорды. Я знала: не займет много времени, как все бросятся в музыкальную комнату. Мне понадобилось лишь мгновение, чтобы заскочить в проход и уйти через библиотеку. Я рассчитывала застать мистера Малкольма врасплох, чтобы он задался вопросом, действительно ли вызвали ее призрак. Надеялась, что тогда он все бросит.

Затем она запнулась, ее глаза помутнели от страха.

— Вы ее видели? — задала вопрос я.

Она качнула головой, одно резкое встряхивание.

— Нет, мисс. Но я знаю, она была там. Позже той ночью я пробралась в музыкальную комнату и почувствовала ее присутствие. Я знала, что она пришла.

Я могла бы сказать ей правду тогда. Было бы добрым поступком сказать ей правду, что это я была в музыкальной комнате. Но доброта не главное из моих достоинств. Я промолчала и позволила ей поверить, что дух Розамунды Ромилли был вызван в ту ночь.

Я наклонилась вперед, мой голос уговаривал:

— Г-жа Тренгроуз, что вы сделали с Розамундой после ее смерти? Если вы сообщите нам, и ее смогут похоронить надлежащим образом, возможно, его светлость замолвит за вас словечко.

У меня было мало уверенности, что виконт сделает что-нибудь подобное. Скорее, подозревала я, Тибериус сам с радостью затянет веревку на ее шее, отомстит женщине, убившей любовь всей его жизни. Но этот мост еще предстояло пересечь.

Я смотрела на нее с надеждой, но она отмахнулась от меня.

— Я устала, мисс Спидвелл. Рада, что хозяин в безопасности, и мне пора спать. — Она кивнула в сторону бутылки, которую оставила Мертензия. Я налила ложку смеси, как она указала. Подождала, пока экономка не уснула, накрыв ее одеялом в знак милосердия, прежде чем уйти.

Мертензия ждала за дверью, когда я вышла.

— Вы отослали охранника? — я глянула на пустой стул, где до этого сидел Каспиан с дробовиком, неловко переломленным на колене.

— Сейчас это больше не нужно, — просто сказала она.

Я передала бутылку, которую взяла с ночного столика. Крошечный череп был выгравирован в углу этикетки.

— Никогда больше, надо думать.

Она пристально посмотрела на меня.

— Вы скажете им?

Я медленно покачал головой.

— Это не мое дело.

— Я должна была, — яростно взорвалась она. — Вы слышали, что сказал Малкольм о скандале. Он и без того почти неуравновешен. Восстановится ли он должным образом, не знаю, но могу гарантировать, если его протащит по грязи каждая дешевая газета в Англии, его уничтожат. Это был единственный способ.

Я ничего не сказала, и она расправила плечи.

— Я предоставила выбор, a не заставила ее принимать яд. Тренни желала искупить вину, и это был единственный выход.

— Такая смерть легче, чем она заслуживает, — отметила я.

— Но это даст Малкольму шанс на лучшую жизнь, — сказала она, и я не могла возразить ее логике.

Я повернулась, чтобы оставить ее. Мертензия положила руку мне на рукав.

— Спасибо.

Я кивнула на закрытую дверь.

— Идите к ней. Даже убийца не должен умирать в одиночестве.

* * *

По дороге в гостиную я зашла в часовню замка, крошечную комнату для молитв, существовавшую с первых дней Ромилли на Сан-Маддерн. Десять шагов поперек в идеальном квадрате с крошечным алтарем, установленным перед витражом с изображением покровителя острова. Я знала, что у святого были другие имена — Мадерн, Мадрон — и что он был отшельником, посвятившим жизнь исцелению. Я не верила в религию, старую или новую. Но на всякий случай, если старый святой наблюдал за своим островом, я выразила горячее желание, чтобы он снова использовал свои таланты и одарил добротой семью Ромилли. Небеса знали, они остро нуждаются в исцелении.