Император слушал премьера с самым серьезным видом. Он не сомневался в его добропорядочности. Но он все же выступил на защиту этого мужика, этого ясновидящего, который постоянно возвращал к жизни его сына.

Столыпин стоял на своем:

— Ваше величество, велите ему убраться из столицы хотя бы на несколько месяцев. Поймите, вдали от Санкт-Петербурга его враги не станут так активно им заниматься. Я вас прошу, Ваше величество, умоляю…

Столыпину все же удалось убедить царя. Летом 1911 года Распутин уехал. Он знал, что своей опалой он обязан премьеру.

Александра возненавидела Столыпина. Вероятно, этот трус, прислушивающийся к сплетням высшего света, не понимал, что лишает Алексея его ангела-хранителя, что тем самым он обрекал его на верную смерть…

Когда к ней пришел Распутин, чтобы проститься, она не скрывала своего гнева против министра.

— Я, конечно, не смею просить царя отправить его в отставку, но я проклинаю этого ужасного Столыпина…

Распутин ее перебил:

— Ты не права, матушка. Столыпин — смелый человек. Он хочет добра России. Он — единственный из всех министров, которые любит вас обоих, батюшку и тебя.

Александра со слезами на глазах получила благословение от «старца». Он принес подарки для Алешки. Он сказал ей напоследок:

— После паломничества в святой Иерусалим я вернусь в Сибирь. Но моя жена будет знать, где я. И даже, когда я буду вдалеке от вас, я буду находиться в прямом общении с маленьким. Прощай, матушка, до скорого, мы еще увидимся, обязательно увидимся…

Не следуя придворному церемониалу, не пятясь задом к дверям, как это делают разукрашенные лакеи или тучные, тяжело дышащие чиновники, Распутин вышел из малого салона царицы. Когда за ним закрылась дверь, царица опустилась в свое глубокое кресло. Будь проклято это высшее общество столицы, — оно заставило ее расстаться с единственным человеком, одно присутствие которого рядом с ее больным ребенком внушало ей только уверенность.

* * *

Столыпин желал только одного, — верой и правдой служить царю и выхаживать больную Россию, Россию, пораженную болезнью раскола. Тот факт, что «старец» был выслан из столицы по его приказу, только подтверждал недостаток надежной информации на стыке администрации и службы разведки. Нужно ли было наживать этому прекрасному человеку, видному государственному деятелю, врага в лице Александры? Она так и не могла понять, по какой такой веской причине премьер осмелился лишить ее единственной поддержки, помощи, необходимой при опасных приступах болезни сына?

Все эти добрые намерения, в своей слепой цепкости, порой бывают куда опаснее ядовитых стрел врагов. Достаточно ли времени он посвятил рассмотрению дела Распутина, провел ли личное расследование всей его подноготной? Ведь ему приходилось читать столько докладов полиции, столько донесений от различных лиц далеко не безупречной репутации и в то же время вести гигантскую работу по социальному и финансовому оздоровлению страны.

Начиная с марта месяца 1911 года, этому великому деятелю пришлось столкнуться с новыми осложнениями. Совет министров выступил против законов, которые должны были быть представлены для голосования в Думе.

Он уже устал от бесконечной борьбы со своими коллегами и все больше убеждался в том, что несмотря на все его усердие, императорская чета не встанет на его защиту, напротив, царь под влиянием царицы уже стал проявлять определенную враждебность против него, Столыпина, и от всего этого он все чаше впадал в уныние. Он искал, правда, напрасно, кто это оказал ему медвежью услугу перед царем, хотя он напряженно работал, работал изо дня в день, и ему становилось все тяжелее, хотя и положительные результаты были налицо.

В такой вот напряженной обстановке сомнений, выражаемых как самим премьером, так и государем с государыней, проходило это жаркое лето.

В конце августа императорская чета и весь двор с большой помпой отправились в Киев на открытие там памятника императору Александру II. Столыпин сопровождал Николая II. Обстановка тем временем накалялась: активизировались различного рода революционеры, против которых он не прекращал ожесточенной борьбы, волновались различные партии; одни видели в нем надежду капиталистического общества на процветание страны, другие сурово осуждали его за крутые репрессии за мошенничество, взяточничество, злоупотребления властью.

Первого сентября, во время вечернего спектакля в Киевском оперном театре, во время антракта, к сидевшему в первом ряду, перед оркестровой ямой, Столыпину подошел какой-то молодой человек в черном смокинге, и, вытащив из кармана револьвер, дважды выстрелил в премьера.

Через несколько дней он умер от полученных ран. Стало известно, что его убийцей оказался эсер-террорист Дмитрий Богров, который действовал от имени своей революционной группы, вынесшей премьеру смертный приговор.

В это время было много разговоров по поводу «черной» неблагодарности Александры и Николая. Члены правительства, высшие церковные иерархи подвергались резкой критике в печати за их «холодное равнодушие» к убийству премьера.

Но все это не соответствовало действительности. Несмотря на требования секретных служб как можно скорее выехать из Киева, царь продолжил свое пребывание в этом святом городе. 3 сентября он приехал в больницу к несчастному пострадавшему, где врачи делали все, чтобы его спасти. Но жена Столыпина не пустила царя к нему, в палату мужа. 6 сентября Николай возглавил панихиду по усопшему.

Сразу после убийства, еще ночью, на место Столыпина был назначен новый премьер — Коковцов, который мудро предотвратил еще одно несчастье: убийца Богров был по национальности евреем, и православное население Киева готовило свою месть — еврейский погром. Предвидя это, Коковцов действовал быстро и решительно, — в город были вызваны дополнительно три полка солдат, которые должны были принять меры, если начнутся беспорядки. Царская семья следовала составленной для нее программе: после короткого пребывания в Киеве императорская чета и вся свита выехали в Крым, чтобы отдохнуть несколько недель в своем Ливадийском дворце.

* * *

Золотая осень предоставляла обитателям Ливадийского дворца прекрасную возможность как следует отдохнуть. В начале октября туда приехал и новый председатель Совета министров В. Коковцов. Александра в это время страдала от ишиаса и могла стоять не более нескольких минут.

Ей хотелось поговорить с премьером.

Несомненно, ей нужно было прояснить свою позицию по отношению к несчастному Столыпину, которому, как полагали, она стала врагом из-за удаления из столицы по его приказу Распутина. Она говорила премьер-министру:

— Поверьте мне, никак нельзя обижать тех, кого уже нет с нами. Я твердо убеждена, что каждый человек должен заниматься своим делом, тем, что поручила ему его Судьба; как мне кажется, вы сильно преувеличиваете личность Столыпина. Он выполнил свой долг. Очередь — за вами. Я никогда не одобряла мер, принятых им против нашего дорогого друга Григория. Он поддался давлению со стороны клана, восставшего против единственного человека, способного спасти моего сына.