Распутин жил в самом центре столицы, и поэтому можно было легко его найти, чтобы при необходимости, при новом приступе болезни цесаревича, немедленно вызвать его в Царское Село.

Очень скоро «старец» оказался в самом центре внимания общества, о чем он даже и сам не подозревал, и к нему поступали приглашения в самые аристократические салоны. В городе только и было разговоров о его чудесных исцелениях и его странном и могучем благочестии, которое никак не укладывалось в рамки церковных уложений.

Он упивался своей силой, этот, несомненно, большой мистик с грубой душой, и его наивность была сродни легко объяснимому тщеславию. Он жил своей глубокой сокровенной религиозной жизнью, погруженный в молитвы, чтил всех святых в святцах и прежде всего, конечно, Бога — Отца. Его ли вина в том, что его религиозный высокого накала пыл вызывал у него похоть примитивного мужика? Он искренне желал быть аскетом, вести простую, строгую и суровую жизнь, избегать всех соблазнов грешной плоти…

Но повседневная его жизнь призывала к другому, совершенно противоположному, отдающие мишурой, показушные предложения, весьма сомнительное усердие многих были любы его сердцу, они волновали его щедрую от природы жадную до любви натуру.

Самые известные дамы из высшего общества наперебой оспаривали друг у друга право пригласить его в свой салон или получить от него столь желанное приглашение на его знаменитые чаепития, на которые по несколько раз на неделе приходили самые выдающиеся адепты.

Чего только не говорили о его влиянии на политику России! Но он как раз от этого отказывался. Ни одна из существующих партий не вызывала у него доверия. К тому же этот «старец» им мешал. На самом деле все эти революционеры, которые повсюду верещали о своем намерении все уничтожить, разорить, что могли они дать позитивного для мужика, чем улучшить его благосостояние? Григорий Ефимович гордился тем, что он — простой мужик, и старался оградить себя от различных компрометирующих его восхвалений. Для него, как и для любого русского крестьянина, важнее всего Бог и царь. А теперь его принимали в императорском дворце как какого-то князя… К тому же он полюбил, как родного сына, этого больного ребенка, цесаревича, который смотрел на него своими умоляющими о помощи глазками. Он теперь вел борьбу со смертью, которая грозилась забрать с собой мальчика. И с этой целью он удваивал свои силы, свое могущество.

Но ему часто приходилось сталкиваться с различными группами, кланами, которые у него вызывали недоверие, даже страх. Кто они такие, — эти знаменитые интеллектуалы, эти студенты, которые, сидя в кафе, кричали о своем желании изменить весь мир с помощью цветистых фраз? Чего стоят все эти вышедшие из моды господа, которые цепляются за свое состояние, за свои привилегии, которые люто ненавидят и презирают всех и каждого? Чиновники? Бюрократы? Военные? Все они раздуваются от собственной важности, а в их рассеянном взоре нет и следа истинных знаний, никакого искреннего желания общения.

Только государь и государыня вызывали у него чувство любви. Он им не завидовал. Абсолютно нет! Более того, ему их было жаль.

Неужели они такие тираны, кровососы, как о том трубят различные адвокаты и торговцы, которые, сидя до утра в сомнительных кабаках-притонах, обливают грязью власть и монархию?

Ну а церковники? Конечно, отец Феофан поддержал его, когда он впервые приехал в Санкт-Петербург. Но откуда у него такая ненависть к нему, Григорию, когда он встречается с другими священнослужителями, священниками и монахами, членами Святейшего синода?

Ответ все тот же: он, Григорий, великий грешник, он творит безобразия, бросается на всех женщин подряд и под видом благословения готов их всех насильничать…

— Это он, Григорий, насильник? — подумал Распутин с ироничной улыбкой. Разве они сами толпами не приходят в его скромную квартирку с такой целью? Наслышались разных скандальных сплетен о его необычайной мужской силе. Нет, разврат не в его духе, но он не в силах отказать себе в половом наслаждении…

Но клевета продолжалась, раздуваемая окружением царицы, которому было невыносимо видеть, как привечают во дворце грубого мужлана, словно правительственного министра.

Григорий верил, верил до конца в неуязвимость своего религиозного могущества. Бог его никогда не оставит. Пречистая Дева поручила ему важную миссию — спасти Россию. А спасти Россию — означало спасти жизнь этого слабенького наследника Романовых, на головке которого должна когда- нибудь воссиять золотая корона, обеспечивавшая будущее империи.

* * *

Отважный премьер Петр Аркадьевич Столыпин, пользуясь поддержкой царя, проводил свою политику по возрождению страны. Народ сохранял спокойствие. Никто и не помышлял о бунтах. Но правящий класс недовольно ворчал. Фрондирующее дворянство считало, что нужно отстраниться от правительства, которое дает слишком много привилегий мелким коммерсантам и простому труженику.

Николай вместе со своим премьером работали над повышением народного благосостояния, и царь уделял особое внимание народному просвещению. Бюджет министерства народного просвещения постоянно, из года в год существенно возрастал. Так, если на нужды народного образования в 1906 году было истрачено 25 200 000 рублей, то к 1911 году эта сумма увеличилась на 260 процентов! Во многих губерниях создавались университеты, технические училища, частные и казенные гимназии. За тот же период число учащихся возросло на 420 процентов!

И несмотря на все эти успехи, царя продолжали называть тираном, деспотом, кровавым палачом. Поворачивался же язык называть «кровавым» Николая II у первых большевистских комиссаров!

День за днем, на рабочий стол премьера ложились пачками доносы на «проклятого монаха», ужасного «совратителя» Распутина, только одно присутствие которого во дворце грязнило семейный очаг Их величеств.

Доносов становилось все больше, и это вызывало у Столыпина определенное беспокойство. Монашенки, бесчестные служанки, которым кто-то платил за ложные показания, приходили в полицейские участки и заявляли там, что «старец» их изнасиловал.

Само собой разумеется, Аничков дворец и вся камарилья вдовствующей императрицы хватались за все эти россказни, чтобы как можно больше досаждать императору. Была даже создана делегация из членов царской семьи, которая должна была убедить Александру расстаться с Распутиным, прогнать этого недостойного человека прочь из дворца.

Александра оставалась самой собой, такой же честной, прямолинейной, верной, и останется таковой до смерти, и она не могла допустить, чтобы так порочили единственного человека, который целый год следил за ее сыном, спасая его от верной смерти. Борьба становилась все ожесточеннее.

Столыпин, наконец, решился поговорить об этом с императором:

— Ваше величество, больше нельзя держать этого сладострастного «старца» возле вас с супругой. Полиция установила за ним слежку. У меня есть самые неопровержимые документы, свидетельствующие о его скандальном поведении, о его непристойностях, попойках и его бахвальствах, которые постоянно подрывает священный для всех нас престиж Вашего величества…