Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оттеснил меня спиной назад, закрыл плечом, оцепенел, готовясь Варх знает к чему.
– Но разве вы не должны… быть врагами?
– Эйвелин… – он обернулся, глянул снисходительно. – Вы еще очень юны и потому имеете свойство видеть мир черно-белым. Всемогущий Варх – сокрушительное, всепобеждающее добро, Тьма – отвратительное, абсолютное зло… Как-то так. Две стороны одной монеты, разрывающей Эррен на части. Светлое лицо и грязная изнанка, то и дело норовящая влезть, куда не звали, и все испортить.
– Я не задумывалась так глубоко о природе мрака, – выдохнула честно, глядя, как по двери ползет черный бугристый шрам. Он действительно «все портил».
– Что ж, могу вам сообщить, что природа тьмы, как и природа света, божественна, неподвластна разуму и неизъяснима, – без толики пафоса пробубнил Рэдхэйвен, сложным пассом штопая образовавшийся в двери разрыв. – Тьма – это не абстрактная субстанция, напитанная черным ядом, и не понятие из учебника с невнятным толкованием…
– Вы сказали, у вас давние счеты.
– Чтобы защищать двор от мрака, я должен в нем разбираться, Эйвелин, – пояснил мастер. – Приходится тесно общаться с самыми разными сущностями и понимать природу… «зла».
– Осторожнее! – я ухватилась за его плечо.
В смоченную черным мраком «ранку» на двери просунулось туманное щупальце и резко ударило по полу, словно хлыстом. Матерь гхаррова!
– Не бойся.
Щелчок пальцев – и фиолетовая нить послушным арканом накинулась на гостя с изнанки и утянула его обратно в разрыв.
Черная щель в двери зарастала, уменьшаясь на глазах. Рэдхэйвен «штопал» ее так искусно, что я приоткрыла рот и теперь ловила изнаночных мух.
– При дворе часто случаются разрывы? – завороженно пробормотала.
– Двор от них надежно защищен.
– Тогда Райс прав: вы были бы полезнее здесь, – сглотнула, следя за быстрыми движениями загорелых пальцев. – Ваше мастерство, оно… я никогда такое не видела… невероятное что-то…
– Там я полезен тоже, – хмуро отрезал Даннтиэль, оставляя на месте разрыва лишь полосу обугленной древесины.
«Там я полезен тоже»… Слова Рэдхэйвена крутились в голове, пока он приводил в порядок дверь.
Сегодня за обедом я украдкой заглянула через плечо Иллонки, читавшей «Либтоунский Вестник», и наткнулась глазами на обидную карикатуру. Весьма фривольная картинка с тонкой дамской ножкой, кокетливо высунувшейся из пышных юбок, и мужчиной, стоящим на одном колене. Даже подпись разглядела: «Королевский мастер ищет проклятие». Прямо на первой полосе!
– Все проклятия основаны на темных плетениях, и потому материя столь чувствительно реагирует на их слом, – объяснил он, заметив, как я задумчиво таращусь на дверь, за которой скрылось щупальце. – Рвется чуть что, трескается… И дети изнанки стремятся войти, считая это приглашением.
– Как вошла Тьма в мое тело, когда сломался барьер? Думала, что ее пригласили? – хмыкнула я раздраженно, пытаясь привести в порядок мысли. Карикатура никак не выходила из головы. – Увидела распахнутую дверцу и полетела сломя голову?
– Возможно, что и думала, – он кивнул, не оценив моей шутки. – Пойми, Эйвелин, Тьма не гуляет по телам просто так. Особенно по невинным девам. Ты надежно защищена внутренним сиянием искры, как и любой другой ученик академии, не совершавший пока ничего дурного.
– Это, например, чего? – сощурилась, вспоминая свой блокнотик с рецептами.
Насколько сильно треснет мой барьер, если я осмелюсь ощипать кое-какого квахара?
«Там я полезен тоже». Ну-ну. Гхарр блудливый!
– Уверен, у тебя и в мыслях ничего подобного не было. И темную кару ты не заслужила. Но Тьма этого знать не могла: барьер треснул так, как если бы твоя душа была черна, – Рэдхэйвен потер морщину на лбу. – Тот, кто сделал в твоей защите дыру, понимал, как опьянит Тьму предложенная невинность. Как заставит забыть о древнейшем законе мироздания.
– А есть такой закон? – сосредоточенно наморщила лоб. – Прямо древнейший?
Я Рисскиных книжек не читаю, мне и моих хватает с лихвой.
– Чистоту нельзя брать силой. Она может быть дарована лишь добровольно и по любви. Простые люди о нем порой забывают, считая какое-то из условий неважным… Покупают невинность, продают. Но для высших закон все еще священен. И души он тоже касается.
Сделала глубокий вдох, решительным мысленным жестом выпроваживая королевские юбки из головы. Я ведь разумный теоретик! «Спасительница магесс-домохозяек», как шутят подруги. А не какая-то ревнивая дуреха, все мозги стершая о столичного красавца…
Квахара. Я хотела сказать квахара.
– Вам бы с Рисской потолковать. Нашли бы благодарные уши, – поморщилась, вспомнив наши глупые шутки о трении.
И свой полуночный визит к Даннтиэлю с криками, что от меня он никакой добровольности и полюбовности может не ждать.
Рэдхэйвен внимательно смотрел на мою шею, на ложбинку между ключиц. Облизнул губы, сглотнул, и я раскраснелась под его говорящим взглядом. Как-то некстати вспомнилась вчерашняя ночь под жарким одеялом… И, похоже, не мне одной.
– Темной стороне разрешено брать лишь черные, развращенные души с надломленными барьерами. Карать, истязать темным ядом, присваивая себе по кусочкам, – продолжал он отрешенно, а сам поглаживал кожу взглядом. Да так ощутимо, словно делал это своими невозможными пальцами. – Там, в Аквелуке, мне удалось напомнить ей о древнем законе. И она, в конце концов, отступилась.
– Вы заманивали ее в себя каждую ночь, – прошептала, залипая на варховых губах. – Терпели весь этот кошмар…
– Так проще вести диалог, – он протянул руку и погладил мою щеку, окутывая кожу теплом и странной покалывающей безмятежностью. – Я никому тебя не отдам, Эйвелин. Не бойся. Что касается всего остального…
– Ум? – сглотнула с десяток вопросов, рвущихся наружу.
– Я уже сказал, что у тебя все время, которое могу дать. И я буду рад, если ты перестанешь испуганно дергаться в моем обществе.
– Потому что тоже чтите древний закон? – я с неприличным присвистом набрала в грудь воздуха.
– Нет, Эйвелин, – он закашлялся и улыбнулся, прикрыв губы пальцами. – Меня трудно назвать законопослушным. Но я хочу, чтобы у нас с тобой все было правильно.
***
Я уже добрых полчаса вертелась на подушке, затылком взбивая в пену ее содержимое. Сон не шел, хотя я велела ему прийти пораньше, согласная даже на привычные свои «кошмары» с участием черноглазого
