— …то есть братья Кордовера вполне могли быть в егокоманде?

— Запросто, и даже наверняка — если, как ты говоришь,упоминают его в письмах, доставленных из тех мест.

Кордовин помедлил, прикидывая — не опасно ли дальшерасспрашивать Илана… Пожалуй, нет. Тот слишком далек от — как он этоназвал? — картинного бизнеса.

— Дело в том, — проговорил Кордовин, — чтокогда картину просветили рентгеном, на поясе у парня обнаружилось оружие… типакинжала.

— Скорее, кортик, если уж ребята промышляли на море?Морской кортик, абордажное холодное оружие для ведения ближнего боя накораблях.

— Ты в самую точку. У меня… у экспертов действительновозникло подозрение, что художник задумывал вовсе не святого, а совсемнаоборот. Теперь я думаю — не собирался ли он писать портрет одного из сыновей…и затем, возможно, опасаясь кого-то, скрывая истинный портрет, придал объекту совсемдругой облик…

Стемнело, в переулке зажглись фонари, и — над каждым баром —своя гирлянда лампочек.

— Подбиваем бабки, — сказал Илан, глянув начасы. — Поеду, а то вместо двух жен у меня не будет ни одной.

Кордовин издали махнул девочке, чтоб счет принесла: сегоднябыла его очередь угощать.

Белого «форда» не было видно ни на стоянке, ни в обозримыхпределах. Как же так? А мои планы на вечер? Уж и развлечься бедной девушке недадут?

Оказалось — нет, дадут. Дадут развлечься бедной девушке:белый «форд» с таким вызывающим номером, что снять его мог только круглыйидиот, покорно — как мерин в стойле — ждал их на университетской стоянке, черезтри автомобиля от серебристого «пежо» Илана.

После того как попрощались, и Илан благополучно отбыл в своюХайфу, Кордовин сел в машину и помедлил, прежде чем включить зажигание. Жаль,не спросил у Илана про Кюрасао. Как там: «Командант-майор гражданской гвардии»?О-хо-хо. Не одобрил бы меня дядя Сёма. А дед, интересно… тот — одобрил бы?

Не оборачиваясь, он скосил глаза влево: белый «форд» мирнодремал — там ждали, пока он первым тронется с места. Он поднес к глазам руку счасами: полдесятого, рановато… Погуляем еще. С таким приятным компаньономотчего не прогуляться по свежему воздуху. Завел машину, включил фары… и в«форде» немедленно отозвались, завелись, озарились… Ну, поехали, дружок…

* * *

С полчаса он катался по городу, знакомя круглоголового сцентром, довольно загруженным даже в такой поздний час… Съездил в Кирьят-Ювель,к дому Ирины. Поднялся к ней на третий этаж, зная, что сегодня она у подруги вРамат-Гане… открыл дверь своим ключом и навестил туалет — не помешает, особеннов случае более тесного и непринужденного знакомства с попутчиком. Затемспустился и вышел из подъезда, преодолевая искушение кинуться к темному «форду»и, как устрицу, выволочь из его скорлупы скользкую начинку.

Но подавил этот негодный импульс, сел в машину и решительнопоехал уже к себе, в Сен-Симон. Ему надоел этот автомобильный менуэт; глухаяярость уже вскипала откуда-то из самых корней, может, из предстательной железы,за то, что рабочий день был испорчен; и это никуда не годится — именно сегодняему нужна совершенно трезвая голова и точные действия. Довольно он наломал дровс Аркадием Викторовичем, уж с его посланником он будет куда осмотрительней.

Въехав на свою тихую, заросшую туями и тополями, улочку, онприпарковался у дома на собственной стоянке: в этом старом респектабельномрайоне были свои милые удобства. Не торопясь, вышел из машины, и несколькоминут еще производил мелкие вялые движения, как бы долго ища в сумке ключи отквартиры, открывая дверцу, чтобы забрать зонтик, и вновь закидывая его назаднее сиденье, — завтра пригодится, обещали дождь, — и томуподобное, домашнее, неторопливое: человек вернулся домой, основательно посидевв ресторане с другом, наверняка пропустив рюмку-другую, и сейчас только —спать, спать, спать…

Тяжелым рыхлым шагом он прошел по дорожке междупухло-стрижеными кустами к парадному, войдя, нажал на кнопку электрическогоосвещения — здесь свет автоматически гас через минуту — экономия электричества,черт их побери, то есть, господь их благослови, — и так же, не торопясь,стал подниматься по лестнице, чтобы в освещенном окне подъезда проплыл егосилуэт.

Ты думаешь, идиот, что знаешь мое парадное лучше менясамого?

Небольшой фокус заключался в том, что свет в подъезде гас вту минуту, когда вошедший достигал площадки второго этажа. А на втором этажерасполагалась только одна квартира — зубного врача Рашкевича, направо.Противоположная дверь — слева, — была забита и навеки забыта, посколькутоже принадлежала Рашкевичу: он объединил две квартиры, одну превратив в зубнойкабинет. И вот там-то, возле этой глухой двери, была отличная ниша, в прошломхозяйственная, для щеток и ведер, а ныне осиротевшая. Туда Кордовин шмыгнул изамер, выставив из-за угла на вершок дуло малыша-«глока». Третий фокусзаключался в дивном, в пошлой золоченой раме, зеркале, которое мадам Рашкевич,погруженная в учение фен-шуй, повесила рядом с дверью — оно должно былоотпугивать злых духов, или вот таких круглоголовых кретинов, как этот, которыйбесшумно поднимался по темной лестнице и, слегка подсвеченный в спинуоколоподъездным фонарем, отлично — темным силуэтом — отражался в зеркале мадамРашкевич.

…которую, между прочим, тоже звали Шуламитой…

— Стоять! — тихо приказал Кордовин из ниши. —Руки!

Круглоголовый с тупым стуком выронил портфель и поднял рукидвумя скобами. Вместе с его башкой посередке экспозиция представляла собойбукву «ша», проглотившую футбольный мяч.

— Не шуми, — добавил Кордовин. — У менясоседи старенькие, все — узники. Дахау Ты старых уважаешь?

— Уважаю… — пересохшим тенором ответил прилипала.

— Это хорошо. Что в портфеле? Бутерброд илипулемет-граната?

— Нет, каталог, — бормотнул сбитый с толкукруглоголовый.

— Что?! Ты откуда, мудак, свалился?!

— Я — за консультацией, — торопливо проговорилтот. — Вам привет от Семен Семеныча…

И в ответ на изумленную тишину, чуть повернув голову всторону ниши, добавил:

— От Можара.

Можара в мастерскую привел все тот же Игорь Мальков.

Сенька Можар был классическим спекулянтом, то есть скупал иперепродавал все, что в руки шло, и все, на что был спрос. На книги спрос былвсегда, поэтому Сенька вертелся пропеллером, затевая дела и раскручивая оборотына книжных развалах. Оба книжных рынка раскинулись в районе Гражданки — там,где протекал Муринский ручей и проходила мощная газовая труба. Более близкий и удобныйразвал назывался ФРГ — фешенебельный район Гражданки. Второй, за ручьем итрубой — ГДР, Гражданка дальше ручья. По воскресным дням там густо толпилсянарод, а книги разложены были повсюду — на газетах, на земле, на принесенныхстульях и складных столиках, на самой трубе… И, главное, водилось там все, чегодуша пожелает.