На Руби было изящное вельветовое платье цвета красного вина с высоким воротничком и короткими рукавами.

– Эмили часто говорила, что у меня ужасный вкус, – сказала она.

– Эмили просто ничего в этом не смыслила.

Когда Руби и ее внучки вернулись домой из школы, на стульях вокруг кухонного стола сидели три большие куклы в замечательных платьях, а Оливия готовила чай.

– Чтобы не было ссор, я купила одинаковых, – сказала она. – Девочки, простите, что я не успела подарить их вам на день рождения. Одна из кукол – для Дэйзи.

Элли, Мойра и Дэйзи с криками восторга бросились к куклам.

– А почему Дэйзи получает подарки на наш день рождения, а мы на ее – нет? – спустя некоторое время поинтересовалась Элли.

– Чтобы она не чувствовала себя забытой, – объяснила Руби.

– А может, мы с Мойрой тоже чувствуем себя забытыми?

– Правда?

Подумав, Элли ответила:

– Нет.

– Ты сама ответила на свой вопрос. Вы сказали Оливии «спасибо» за прекрасный подарок?

– Спасибо, Оливия, – хором сказали девочки. Они видели свою прабабушку слишком редко, чтобы привязаться к ней, но всегда радовались ее приходу – как и Грета с Хизер, которым Руби представила Оливию как «старую приятельницу», с которой она познакомилась, когда жила в Брэмблиз у Эмили.

Оливия с детьми отправились в холл.

«Интересно, почему она до сих пор не ушла?» – спросила себя Руби, готовя чай. Обычно ее мать не оставалась дольше чем на пару часов. Ехать до Бата было далеко, к тому же она сама сказала, что чувствует себя уставшей.

Это время дня было для Руби самым напряженным. Дети поели и отправились смотреть телевизор, а Оливия осталась в кухне, одну за другой куря сигареты и наблюдая, как ее дочь готовит еду.

– Вы точно больше ничего не хотите? – спросила Руби.

– Нет, спасибо. Я не голодна, хотя еще от одной чашечки чая не откажусь. Я дождусь Хизер с Гретой, попрощаюсь с ними и сразу уеду. – Оливия перевела взгляд на гору картошки, которую чистила Руби. – Подумать только, ты делаешь это изо дня вдень!

– По выходным студенты готовят еду сами, а всех домашних кормят девочки. Во время войны мне приходилось готовить и для десятка, и даже для двух десятков людей.

– В последнюю войну я работала в Красном Кресте – перевязывала раны и все такое. Я когда-то работала медсестрой, но это было еще в Первую мировую.

Руби задумалась, держа в одной руке картофелину, а в другой нож.

– Я была бы отвратительной медсестрой, – сказала она. – Я бы сердилась на своих больных, если бы они не выздоравливали.

– Но ты же не сердилась на Грету, когда она болела?

– Нет, но она моя дочь. Я чудесно отношусь к своим родным и ужасно – ко всем остальным.

– Слава Богу, что я тебе родная, – Оливия издала скрипучий смешок, что было для нее редкостью. – Но я очень сомневаюсь, что ты плохо относишься к людям. Я уверена, что эти студенты, как и те люди, которых ты кормила во время войны, считают тебя приятным человеком.

– Может, и считают, но мне никогда не нравилось работать для других.

Они улыбнулись друг другу, и Руби подумала, что общество матери скорее приятно ей, чем наоборот. Возможно, это рождалась будущая привязанность?

– Пообещайте, что будете приезжать к нам чаще, – сказала Руби.

Вероятно, ее мать тоже ощутила нечто подобное – так почему же у нее сделался такой грустный вид?

– Постараюсь, – ответила Оливия.

На Рождество позвонила Бет. Она сообщила, что стала бабушкой и что ее переполняют противоречивые чувства.

– Скоро ты к этому привыкнешь, – заверила ее Руби. – Который у вас там час?

– Восемь часов. Я встала совсем недавно. Погода просто отличная.

– А мы как раз собираемся пить чай. К нам пришли Уайты и Донованы. Здесь уже совсем темно, холодно и идет снег.

– Странно, но я больше всего на свете хотела бы сейчас очутиться в Ливерпуле – тем более что у вас там снег.

– Я тоже хотела бы тебя увидеть.

– Ну ладно, – вздохнула Бет. – Как у вас прошло Рождество? Надеюсь, хорошо?

– Чудесно. Девчонки на седьмом небе от счастья, им подарили столько всего!

Мэттью купил каждой из внучек Руби по игрушечной печатной машинке, и она решила, что было бы невежливо не пригласить его на праздничный ужин.

– Рано или поздно мы побеждаем любые трудности, правда, Руб?

– Правда, Бет. Счастливого Рождества.

– И тебе тоже.

Это произошло на четвертый день после Рождества. Грета и Хизер ушли на работу, а дети играли в снежки в саду. Руби делала очередную порцию любимых всеми ее родными пирожков с мясом, когда зазвонил телефон.

– Алло? Вот черт, всю трубку перепачкала тестом!

– Простите, что вы сказали? – прозвучал в трубке вежливый, но какой-то невыразительный женский голос.

– Это вы меня простите. Я пекла пирожки и забыла вытереть руки. Слушаю вас.

– Я говорю с миссис Руби О'Хэган?

– Да.

– Мы нашли в блокноте матери записку, в которой она просила позвонить вам, если что-то случится. Мне неприятно это говорить, но она умерла утром на Рождество.

– Кто говорит? Извините, я ничего не поняла.

– Я Ирен Кларк, мою мать звали Оливия Эппелби. Она никогда раньше о вас не упоминала. Если бы не эта записка… – голос в трубке дрогнул.

– Оливия умерла?! – задохнулась Руби.

– Вы были ее приятельницей?

– Да.

– Странно, что это вас так удивило. Она узнала о том, что умрет, за несколько месяцев до того, как это случилось. Все эти сигареты! По четыре пачки в день, в течение многих лет. Когда вы виделись с ней в последний раз?

– В сентябре.

– Значит, вы одна из последних навещали ее.

– Вообще-то это она ко мне приезжала.

– Поверить не могу. Кстати, где вы живете? Номер междугородний.

– В Ливерпуле.

– В Ливерпуле?! Так, значит, мама сама ездила в сентябре в Ливерпуль? Вы уверены, что это было не в прошлом году?

– Может, и в прошлом, – не стала спорить Руби. Ей почему- то сразу не понравился вялый, непроницаемый голос женщины. Казалось, эту Ирен Кларк ничуть не расстроила недавняя смерть матери.

– Что ж, я выполнила просьбу мамы – сообщила вам о ее смерти. Если вы захотите приехать, похороны состоятся в понедельник.

– Боюсь, что не смогу. Примите еще раз мои соболезнования по поводу смерти матери. Спасибо за звонок.