– Мариан, – позвала принцесса, – у вас есть нож?

– В сапоге, малышка, – ответил он, снова начиная тяжело дышать, как перед прошлым приступом, – вы что, решили добить меня, чтобы не мучился?

Принцесса кинулась к сушащимся сапогам, вытащила из внутренней петли маленький нож, полоснула себя по ладони и дернулась. Было очень больно.

– Мариан, пожалуйста, никогда никому не говорите, что я сделала, – попросила она, шмыгнув носом. В горсти начала собираться кровь, и девушка сделала несколько шагов в сторону лежащего барона.

– Не скажу, – согласился он, тяжело дыша, – а что вы делаете?

– Понимаете, – принцесса осторожно присела рядом с ним, приподняла его голову и подползла под него так, что голова Мариана оказалась у нее на коленях. – Понимаете… Это что-то в нашей крови, родовая магия.

Кровь начала капать с ладошки, Байдек следил за падающими тяжелыми каплями, и ему было страшно думать о порезанной нежной коже, хотя сам он сейчас испытывал куда более неприятные ощущения. Надвигался следующий приступ.

– Пейте! – Василина поднесла ладонь к его губам, и барон недоверчиво глянул на нее – она это серьезно? – Пейте, – повторила девушка с нажимом, и Мариан послушно открыл рот, решив, что, если это ее успокоит, он и камень сгрызть готов.

Горячая солоноватая жидкость пролилась ему в горло, а принцесса, придерживая его за голову, начала рассказывать:

– Я только что вспомнила. Мне, наверное, лет семь было, мы с матерью поехали в Йеллоувинь на коронацию императора. И там подавали кучу морепродуктов… и какую-то особую ядовитую рыбу… Отец… отравился, чуть не произошел международный скандал. Ему никто помочь не мог… даже виталисты…

Увлекшись рассказом, Василина машинально стала перебирать Байдеку волосы на голове, словно ребенку, и Мариан закрыл глаза, послушно глотая сочащуюся в рот кровь и незаметно расслабляясь от ласковых движений девушки. Кровь так кровь, бывало и хуже, зато этот момент близости он не забудет никогда. Если это никогда наступит, конечно.

– Он уже дышать почти не мог, и мама вскрыла себе вену и заставила его пить.

Василина говорила, снова переживая тот чисто детский ужас, когда близкому человеку плохо, когда все бегают, кричат, когда слышишь шепотки «Не жилец», когда врачи и маги разводят руками. Когда тебя, рыдающую, оставляют у постели мужчины, относящемуся к тебе как к родной дочери, и ты ночью просыпаешься и видишь, как мать пускает себе кровь и поит ею хрипящего мужа. Василина очень-очень испугалась тогда и никому ничего не рассказала. И только сейчас сопоставила это и последующее выздоровление Святослава Федоровича.

– Я очень надеюсь, что поможет, Мариан, – сказала принцесса. Кровь уже почти перестала идти, и Байдек несколько раз лизнул рану, словно пытаясь остановить сукровицу. Василина смутилась, отобрала ладошку. – Теперь будем ждать.

Он закрыл глаза. Конечно, он подождет. Все, что угодно, только чтобы она и дальше так же сидела и перебирала его волосы. В принципе, так и умереть не страшно.

Через некоторое время Василина осторожно выскользнула из-под крепко спящего барона, потрогала вещи и обувь – они уже высохли, добросила веток в костер.

Оделась, с сомнением оглянулась на спящего Байдека. Он лежал прямо на земле. «Замерзнет ведь», – подумала она, подошла к нему с вещами и начала тихонько, чтобы не разбудить, одевать мужчину. Тело его уже было теплым и гибким, но спал он очень крепко. Штаны и носки принцесса кое-как натянула, сосредоточенно пыхтя и ворочая его уже достаточно смело. А вот поднять торс сил не хватило, поэтому просохшей курткой она его просто укрыла.

Так, теперь перевязать руку, умыться самой, сходить в заветные кустики… На принцессу вдруг навалилась тяжелая усталость, снова покатились слезы, и она уселась у костра, выплакивая потрясения сегодняшнего дня.

Выплакавшись, Василина задумчиво посмотрела на Байдека, побродила вокруг, рассматривая его, затем, словно решившись на что-то, снова присела рядом, перетащила его голову себе на колени, откинулась на ствол дерева и задремала.

Так их и нашли через несколько часов вернувшийся Симон и приведенные им солдаты. И если кто-то и удивился, застав в такой близости своего боевого командира и его подопечную, то виду не показал. Только Симон, осмотрев так и не проснувшегося друга, о чем-то крепко задумался, разглядывая смутившуюся Василину. Раны на шее и ноге затянулись и выглядели чистыми. Это было невозможно, но это произошло. Но с расспросами он решил повременить.

Встречать их вышел, наверное, весь гарнизон. Мариана несли на носилках, а затем его сразу отправили в лазарет. Принцесса же попала в заботливые руки госпожи Вожены, которая, вздыхая и извиняясь за то, что подала такую опасную идею, бросилась обихаживать высокую гостью. Полковник Шукер был бледен, когда писал и отправлял почтовым телепортом донесение о случившемся в центр. То, что он не уберег высокую гостью от опасности, стало болезненным ударом по чести военного офицера. То, что это могло лишить его не только должности, но и расположения королевы, было второстепенным, но он понимал, что это будет заслуженно.

Конечно, о возвращении к матери сегодня не могло идти и речи, и Василина сначала долго отмокала в ванной под негодующее бурчание Лусии, а затем ее кормили и осматривали виталисты.

Вечером принцесса настояла, чтобы ее проводили в лазарет, и она долго сидела у койки со спящим бароном до тех пор, пока сама не стала клевать носом.

С утра Лусия упаковала вещи и со словами «Наконец-то мы уедем из этой безумной провинции» ушла вниз, проследить, чтобы чемоданы унесли на катер и аккуратно расположили в каюте. Хозяева дома вышли провожать Василину, и она тепло попрощалась и с госпожой и господином Шукер, и с выстроившимся гарнизоном. И с удивлением увидела ожидавшего ее на катере барона Байдека.

– Вам не следовало ехать, – произнесла она вместо приветствия, вглядываясь в его лицо. – Симон сказал, что как минимум три дня вы должны отлежаться под присмотром в лазарете.

Мариан пожал плечами, затем нерешительно взял ее порезанную руку, повернул ладонью вверх. На ладошке краснел свежий, только начавший затягиваться шрам.

– Больно? – спросил он и тут же отпустил ее руку, словно устанавливая дистанцию.

– Вам было больнее, – тихо проговорила она. – Вы простите меня?

– Вы не должны извиняться, госпожа, – мягко произнес он.

Василина покачала головой. Повисла пауза. Обоим было нужно столько сказать друг другу, и оба не решались заговорить или даже боялись сделать это. Так они и доехали до ставки королевы: в задумчивом молчании, прерываемом короткими ничего не значащими разговорами.

Королева была в бешенстве. Она раздраженно ходила по залу, куда прибыла принцесса, сопровождаемая лейтенантом Байдеком, и Святослав, просивший ее ранее быть посдержаннее, сейчас молча сидел и не встревал, наблюдая за надвигающейся грозой.