— Я знаю, что такое «GERIC».

— Докажите.

— Вы только что провели пять дней в горах с Дэвидом Грэмом. «Теория Гайи». Этого достаточно?

— Я хочу поговорить с ответственным лицом ГУВБ.

— Это уж слишком, профессор.

— Я уверен, что вы не прикончите меня среди бела дня, пока не узнаете, что случилось с вашими агентами. Я хочу поговорить с руководством.

— Это невозможно.

— У меня есть предложение, от которого они не смогут отказаться.

Человек в круглых очках сменил тон и стал более агрессивным:

— За кого вы себя принимаете?

— За того, кто может устроить самый крупный скандал со времен «Воина радуги».[56]Последствия будут таковы, что, поверьте, всё остальное на его фоне покажется невинной забавой.

Человек пристально смотрел на Петера, пытаясь понять, с кем имеет дело.

— Вы надеетесь, что я поверю вам на слово? — спросил он.

Петер достал фотографию. Перед отъездом Бена они зашли к единственному здесь фотографу и распечатали снимки с карты памяти.

— Посмотрите внимательно. Тут легко прочитать… Это копия одного из пяти или шести сотен документов из архива операции «GERIC». Кроме того, у меня есть запись, на которой Грэм подробно объясняет свою «Теорию Гайи». Все в надежном месте, далеко отсюда, и сегодня вечером будет передано нотариусам и адвокатам. Если со мной, моей женой или Бенжаменом Клареном что-нибудь случится, они вручат журналистам толстый запечатанный конверт.

— Я хочу получить все это.

Петер наклонился к нему и ледяным тоном ответил:

— Нет. Вы ничего не хотите, потому что ничего не можете. Все очень просто: вы забываете о нашем существовании, а моя семья попытается жить с тем, что она знает, с памятью об умерших. Однажды, когда я стану совсем старым, я уничтожу эти документы. Ясно?

Человек в круглых очках замешкался, переваривая услышанное.

— Решения принимаю не я, — сказал он.

Он хотел уйти, но Петер схватил его за руку, что тому совсем не понравилось.

— И еще. Моя жена где-то на Фату Хива или в его окрестностях. Я хочу, чтобы ее доставили сюда.

Человек резко выдернул руку:

— Де Вонк, не перегибайте палку. Тут вам не дежурная полицейская часть!

— Если с ней что-нибудь случится, с вами будет покончено. Со всеми вами! Вы поняли? Подумайте хорошенько!

Аллан с трудом держался на ногах.

Он не спал уже два дня, его сердце билось как сумасшедшее с тех пор, как эти ненормальные захватили яхту. Он был в таком состоянии, что самоубийство уже казалось ему неплохим выходом из положения. Захватчики не следили за ним, когда он стоял у штурвала. Они хотели только одного: чтобы их доставили на Таити, — и проводили время с Карлой и Жози. Вначале женщины кричали, и это было невыносимо. Даже вой ветра не заглушал их стонов. Затем они замолчали. Аллан даже подумал, что они мертвы, но потом они вновь стали стонать. Это повторялось каждый раз, как один из этих подонков желал развлечься.

Имел ли он право выброситься за борт и бросить обеих женщин? Они были уже полумертвыми, эти ублюдки не церемонились с ними. Нужно было смотреть правде в лицо. Аллан слышал, как они говорили между собой по-французски. Один из них сказал, что может достать фальшивые документы, что нужно просто на время затаиться, а потом они смогут уехать, куда им заблагорассудится. Затаиться и не оставлять свидетелей, понял Аллан.

Но через десять минут надежда стала возрождаться.

Седой подошел к нему. Это был немец, и он, кажется, был главарем.

— Ну и что? — сказал он.

— Мы уже близко, теперь, когда ливень закончился, это проще, — объяснил Аллан. — Я сориентировался… Тогда я ошибся, но теперь мы на правильном пути.

Он говорил как можно более жалобно, надеясь, что его не будут бить. Он не мог больше выносить побои. Конечно, из-за него они потеряли много времени, но ведь была буря, и он испугался… Он ведь всего лишь человек… Они должны понять!

Седой ударил его ногой в спину, и Аллан согнулся пополам.

— Я сказал, тридцать часов, а ты собираешься плыть шестьдесят? Ты что, хочешь меня обмануть?

— Нет, нет, нет! Клянусь, что…

Еще удар в бок. Аллан почувствовал, как у него сломалось ребро.

— Я же хорошо с тобой обращаюсь, не оторвал тебе яйца и не отрезал язык, ну?

Аллан указал на свое оборудование.

— Смотрите, я вам сейчас покажу, — сказал он с искаженным от боли лицом, — мы уже почти на месте. Обещаю, мы будем там еще до наступления ночи. До наступления ночи!

Он заплакал. Седой с отвращением посмотрел на него:

— Я заставлю тебя пить бензин. Я подожгу тебя, если ты врешь. Молись, чтобы я увидел землю до наступления сумерек.

Когда он вышел, Аллан включил радар. Эхо продолжало приближаться, и теперь Аллан мог уже точно сказать, что идет прямо на звук.

Помощь. Надо продержаться до ее прихода.

Через час корабль военного морского флота возник на горизонте, но убийцы заметили его только спустя пятнадцать минут.

— Черт! Это армия!

Прибежал Седой:

— Это ты вызвал их?!

— Нет, нет! — умоляюще закричал Аллан. — Я тут ни при чем! Нужно вести себя естественно, и они пройдут мимо!

Но он сам не верил тому, что говорил. И надеялся как раз на обратное.

Седой ничего не сказал, но в его взгляде промелькнуло обещание медленной и мучительной смерти.

Корвет подошел ближе к ним.

Зарычал громкоговоритель: «Ложитесь в дрейф, готовьтесь принять шлюпку!» Приказ прозвучал несколько раз.

— Если мы не подчинимся, будет хуже, — предупредил Аллан. Его нервы были напряжены, он надеялся на спасение и не верил в него.

Трое насильников хотели сопротивляться, но Седой велел им замолчать:

— Идиоты! Если мы попытаемся удрать, они в два счета нас догонят! Выбора нет! Ты спустишься и спрячешь баб. Пусть они заткнутся. — Он повернулся к Аллану: — А если ты пошевелишь хоть пальцем, я тебя прирежу, даже если это будет последнее, что я смогу сделать.

Аллан кивнул и остановил яхту. Корвет замер в трехстах метрах.

— Почему они стоят так далеко? — спросил один из бандитов.