Глаза Йен стали совсем круглыми.

– Мартой Вайерс звали мертвую писательницу, портрет которой написала Мэри. Вы произнесли имя, и я сразу вспомнила, хотя слышала о ней не от Эйдена. Ой, шип! – вскрикнула Йен и высосала кровь из ранки. – Люди фыркают, глядя на шелковые цветы, а я их люблю. Это же не фальшивка, а образ. Удивляюсь людям, которые натюрморты с вазами покупают, а над шелковыми розами смеются! – Чарли только показалось или Йен впрямь стрекотала, чтобы скрыть нервозность?

– За пару месяцев до лондонской выставки об Эйдене писали в «Таймс». Статья называлась «Звезды нового тысячелетия».

– В качестве рекламы ничего лучше не придумаешь, – кивнула Йен.

– Так вы из статьи Марту Вайерс не помните?

– Нет, – покачала головой Йен. – Значит...

– Марта – одна из тех пяти звезд.

Йен уронила розу и ущипнула себя за шею.

– Вы уверены? – спросила она. – Хотя конечно уверены, глупый вопрос. Сейчас из той пятерки помню лишь Эйдена. Я и статью всю не сохранила, только части об Эйдене и «Тик-таке». Я не пропускаю информацию о своих выставках...

– Вчера вы говорили о закрытых показах, – напомнила Чарли. – Это что-то вроде закрытой вечеринки для родственников и друзей художника?

– Художника и галереи. Приходят коллекционеры, критики, владельцы других галерей... – Йен осеклась. – Да, вы правы.

Чарли как чувствовала: сам вопрос задавать не придется.

– Кто-то из «восходящих звезд» был на частном показе. Эйден точно об этом говорил, хотя не факт, что с радостью.

– Почему?

– На их совместной фотосессии возникли какие-то трения. Подробности я не знала даже тогда, но, по-моему, кто-то из «звезд» назвал Эйдена напыщенным гордецом. Совершенно незаслуженно! – запальчиво добавила Йен. – Порой он действительно казался чересчур честным и напористым, а вот напыщенности в нем не было ни капли!

– Значит, Марта Вайерс вполне могла присутствовать на частном показе?

Йен пожала плечами.

– И Мэри Трелиз тоже?

– Да, вполне. В тот вечер здесь царил полный хаос, на закрытых показах всегда так. Я носилась как угорелая, гостей было видимо-невидимо. Поэтому никого лично я не запомнила, только одну большую толпу.

– Ничего странного в тот вечер не случилось? – спросила Чарли. – Любая мелочь пригодится!

– Вроде бы нет... Две покупательницы чересчур громко спорили, покупать картину или нет. Едва не подрались! Мать и дочь, представляете! Еще тогда подумала, что сама бы не отважилась указывать матери, упокой, Господи, ее душу, как тратить ее деньги. Прямо перед художником ругались – невероятно, до чего бестактны люди! «Не стоит она двух тысяч!» – «Нет, стоит!» В таких случаях я, как правило, помалкиваю, но тут не выдержала и назвала дочь сумасшедшей.

«Что же тут сумасшедшего? – подумала Чарли. – Две тысячи фунтов за картину? Это целое состояние, черт подери!»

– Понимаю, если бы они не могли позволить себе такой расход, – продолжала Йен, – но тут все было иначе. Дочь назвала картины «холодными и безжалостными», в них живет «порочная душа». Ерунду несла, мать расстраивала, ну я и объяснила, что о ней думаю. Слава богу, Эйден ничего не слышал!

– А о личной жизни Эйден никогда не рассказывал? – поинтересовалась Чарли.

– Только в шутку. Когда мы готовили галерею к его выставке, Эйден рассказывал о назойливой поклоннице. Нет, по-настоящему он не беспокоился, – улыбнулась Йен, – женское внимание ему льстило.

– А что-нибудь конкретное можете вспомнить?

Йен наморщила лоб.

– По-моему, он заявил, что умывает руки, пусть девушка сама решает, все равно его доводы не слушает. Это прозвучало чуть ли не издевательски! Я сказала что-то вроде: «Тяжело бремя популярности», а Эйден захохотал. Еще о судьбе говорил, дескать, сама судьба вновь и вновь их сталкивает.

«Назойливая поклонница ниспослана судьбой? Ничего себе!» – с удивлением подумала Чарли.

– Имя той поклонницы Эйден не назвал?

– К сожалению. Да я бы и не вспомнила, восемь лет прошло.

– А фотографии не сохранились? Ну, с закрытого показа? Вы же сказали, что собираете информацию о выставках...

– Вот это мысль! Я всегда фотографирую выставки. Найти ту папку?

– Да, пожалуйста! – попросила Чарли.

Разве так уж невероятно, что на фотографиях окажется Мэри Трелиз, или Марта Вайерс, или сразу обе? Тогда фотографии станут очередным доказательством связи между ключевыми игроками, но не прольют свет ни на характер связи, ни на саму игру. Марта с Мэри вместе учились в Виллерсе. Может, они дружили?

Чарли вспомнилось лицо Мэри, когда та сказала: «Не меня». Неужели Эйден Сид убил Марту Вайерс? Он помог Марте повеситься, а теперь, годы спустя, врет, что задушил ее лучшую подругу? Нет, это чересчур! Да и зачем убивать «через повешенье»? «Чтобы инсценировать самоубийство», – услужливо подсказало сознание.

– А Марта Вайерс могла быть той назойливой поклонницей? – не рассчитывая на ответ, спросила Чарли.

– Понятия не имею. Наверное, да, а что? – Йен вытащила из стола папку.

– Незадолго до гибели у Марты вышел роман «Лед на солнце». О молодой девушке, которая встречает на собеседовании мужчину, влюбляется в него, начинает преследовать...

– Боже милостивый! – ахнула Йен. – Эйден говорил, что с той девушкой впервые столкнулся на собеседовании. Сейчас вы сказали, и я сразу вспомнила. Да, так и было! Я еще поинтересовалась, не запала ли она на него из-за вожделенной должности.

«Спокойно, не радуйся раньше времени! – осадила себя Чарли. – Это лишь новая зацепка, новая порция вопросов».

– В романе Марты главного героя зовут Эдем Сэндс – инициалы те же, что у Эйдена Сида.

Йен бегло просмотрела содержимое папки и вручила Чарли несколько снимков:

– Боюсь, здесь ничего интересного.

Почему-то вид Эйдена потряс Чарли до глубины души. На фотографиях он был в костюме и куда худее, чем во время их последней встречи. Он улыбался в объектив, но очень натужно, словно не знал, надолго ли этой улыбки хватит.

– Эйден казался вам счастливым?

– Трудно сказать, – развела руками Йен. – Порой он излучал задор и позитив – эдакий миляга, душа компании, а порой замыкался – не достучишься, не дозовешься. По-моему, в жизни Эйдену не очень везло.

– Почему вы так считаете?

– Заранее опасалась этого вопроса! – невесело улыбнулась Йен. – Даже не знаю, дайте подумать. – Пауза растянулась настолько, что у Чарли мелькнуло дурацкое предположение: «Вдруг Йен ждет разрешения подумать?» – Наверное, из-за его поведения. Эйден и разговаривал, и цели свои преследовал так настойчиво, даже напористо, словно иначе бы его не услышали и не поняли. Я частенько думала о его семье. Если память мне не изменяет, у Эйдена есть брат и сестра, но намного старше. Так или иначе, никто из родственников не пришел не только на закрытый показ, что само по себе странно, но и на выставку, которая продолжалась целый месяц.