– Чего уж непонятного. – Масеуалле не настаивал, то ли повода не было, то ли… просто почувствовал, что Тельме надо побыть одной. – Зонт тогда возьми. А то дождина такая…

Небо и вправду разверзлось, словно накопилось в нем за последние дни обид несказанных, а может, просто устало оно от города, вот и решило разом смыть.

Или хотя бы вычистить.

Серый дождь.

Плотный.

Стеною. И Тельма, кляня себя за упрямство – можно было спуститься в столовую при управлении, – пробирается сквозь эту стену. Она шагает по лужам, которые уже не лужи – озера воды. Того и гляди, станут морями, а после сольются друг с другом в ласковых объятиях, превращаясь в океан. И прибой уже лижет пятки старых туфель.

Кружит желтоватую пену грязи и мелкого мусора.

А небеса грохочут медным громом.

– Позвольте. – Зонт, который вывернуло порывом ветра, подхватили. И Тельму, едва не ушедшую за этим зонтом следом, придержали. Она дернулась было из рук, но тот же голос, обманчиво мягкий, произнес: – Я не желаю вам зла. Я хочу поговорить о нашем общем друге… надеюсь, что мистер Найтли считал меня другом…

За дождем не разглядеть лица.

Вообще ничего не разглядеть, кроме серой же, словно сотканной из струй воды, фигуре. Плащ. Шляпа. И зонт, любезно одолженный Тельме Кохэном.

– Прошу. – Он не представился, человек дождя, но протянул руку, помогая перебраться через очередной поток. – Не стоит опасаться. Клянусь Ашуэнн-землей, что не причиню вам вреда ни словом, ни делом, ни молчанием, ни бездействием…

И на раскрытой ладони вспыхнула зеленая руна клятвы.

Все же не человек.

Люди не клянутся землею.

– Что вам…

– Не здесь, умоляю, сиятельнейшая… я так долго вас ждал, что совершенно неприличным образом вымок. – Он, Тельма готова была поклясться, улыбался. – А потому, не соблаговолите ли вы довериться тому, кто рисковал здоровьем своим, дабы удостоиться высочайшей чести лицезреть вас, и проследовать в одно уютное местечко неподалеку. Уверяю, наша беседа не отнимет у вас много времени, однако будет крайне полезна…

– Идем.

Тельма согласилась не из-за клятвы. Альвы издревле славятся умением давать правильные клятвы. И не из-за приступа смелости – все же было страшновато, мало ли куда заведет случайный знакомый, но потому что у нее имелся долг.

Найджел Найтли.

И дом его, который все еще скорбел по хозяину. Она ведь обещала о нем позаботиться, и слово сдержит, хотя пока не представляет, как именно.

– Тогда, о достойнейшая из женщин, прошу вас проследовать…

– Следую…

А ведь его забавляло, что нетерпение Тельмы, что ее раздражение – вот не любила она словесных игрищ, сразу чувствовала собственную неполноценность. Как бы там ни было, альв больше не произнес ни слова. Он шел сквозь дождь, и водяные стены расступались перед ним.

Альв привел ее к кирпичному дому, точнее, к лестнице, что вела в подвал.

И спускался, не выпуская ее руки, будто опасаясь, что в последнее мгновение Тельма передумает. Испугается. Закричит. Сбежит… еще какую глупость сделает.

…а ступеньки сухие.

И не в козырьке деревянном, лестницу прикрывавшем, дело, но в магическом пологе, который защищал от дождя и козырек, и ступеньки, и дубовую дверь с уродливой ручкой, больше похожей на лапу сказочного чудовища.

– «Нора» – место всецело достойное вашего внимания, о драгоценнейшая… – альв с поклоном коснулся ручки.

И дверь открылась.

Беззвучно.

Изнутри пахнуло теплом, и еще сдобой, кажется, горячим грогом, да не простым, а на альвийских травах заваренном. Такой не затуманит разум, но наполнит тело теплом и звенящей силой первозданных ручьев. Так писали в проспектах, и, кажется, у Тельмы появился шанс попробовать этот самый чудо-грог.

Альв, сложив зонт, скользнул следом.

– Ваше пальто… его высушат и вычистят. Если желаете, здесь есть и сменная обувь… присаживайтесь.

Он был любезен, как… как альв.

Тельма же вертела головой. О «Норе» она, в отличие от маяка, не то что не читала, и слыхом не слыхивала. Впрочем, данное обстоятельство не значило ровным счетом ничего: в городе имелась тысяча укромных мест. И «Нора» была одним из них.

Арочный потолок из переплетенных корней. Кружевные корзины с магическими светляками. Альвы не любят электричества, хотя оно и дешевле.

Но да… пожалуй, это место имело характер.

Стены, затянутые пышным моховым ковром. Тельма провела по нему рукой и хмыкнула: не иллюзия. Или такая, раскусить которую, ей не под силу.

Мох и на полу.

Сухой и горячий, что, как ей казалось, мхам не свойственно, но у альвов свои секреты. И тот, который привел ее сюда, не торопит, позволяя Тельме освоится.

Сам он избавился не только от плаща, но и от туфель с носками, и босой, гляделся вполне гармонично.

– Мне так удобнее. – Альв пошевелил тонкими длинными пальцами. – Но я помню о человеческом пристрастии защищать тело тканью.

И Тельма решительно стянула туфли.

А потом и чулки.

Мох был… мягким, словно шелковая ткань. И на ткань не походил совершенно, как и на ковер. Он был живым, теперь Тельма это чувствовала. На мгновение появилось трусливое желание попросить тапочки, она ведь человек, у нее пристрастия, но Тельма заставила себя сделать шаг.

И второй.

Альв любезно подал руку.

Здесь, внутри, он больше не казался мистическою фигурой. Обыкновенный, если это можно сказать про Рожденного-под-холмами. Высокий. Худой. Но худоба эта естественна, как и некоторая едва уловимая непропорциональность черт лица. Слишком высокий лоб.

Чересчур большие глаза.

Нос уж очень тонок, а скулы – высоки и резки.

А еще краски… идеальная белизна кожи. И темно-рыжий ровный цвет волос. Яркая зелень глаз, в которые Тельма заглянула лишь на мгновение, и тотчас отвернулась, вспомнив все истории, которые сочиняют про альвов и несчастных, замороченных ими дев.

Но сердце стучало ровно.

И желаний необычных не появлялось. Пока.

– О дева, светом луны объятая. – Альв поклонился, и будь он человеком, поклон этот церемонный выглядел бы забавным. Но вот беда, теперь Тельма явственно ощущала силу Старшей крови, а потому не имело значение, что альв был бос, что брюки он закатал по самые колени, что зеленые подтяжки его слегка перекосились, а рубаха измята. – Под кров сей явилась ты с Мерреком-Лисом, коий имел печаль задолжать кровь свою человеку. Невозвращенный долг иссушает корни древа моего… да и… пахнет от тебя другим.