Когда Линн показалась в двери, ведущей на террасу, у Ларса сжалось сердце — она хорошела с каждым днем. Фигурка Линн восстановилась после родов и даже улучшилась. Волосы отросли и снова заплетены в так любимую Ларсом косу.

— Здравствуй, прекрасно выглядишь.

— Спасибо, Ларс.

Они сидели, глядя на корабли и катера, и не знали, как начать разговор.

— Линн, я не знаю, что объяснять. Если есть вопросы, спрашивай.

— О чем? О Жаклин я уже знаю, Фрида заставила Вангера все рассказать, хотя я должна бы знать от тебя и давно. Знаешь, вот это было самым страшным — понять, что ты мне ни на миг не доверял, все время скрывал. Это значит, что я для тебя так и осталась игрушкой.

— Ты не права!

— Почему же? Помнишь, ты учил меня раскрепоститься, слушать свое тело, потакать своим желаниям… Тело, Ларс, всегда только тело, но мы никогда не говорили о душе, о том, что на сердце и в голове. Ты никогда не считал меня равной, я сама себя такой не считала. Но только до тех пор, пока мне не пришлось защищаться по-настоящему.

— Что бы ты сейчас ни сказала, все будет справедливо, но я молчал не из-за недоверия, попробуй это понять. Я не хотел впутывать тебя, не хотел осложнять тебе жизнь.

— Это и есть недоверие, Ларс. Ты не хотел делить со мной свою жизнь, свои проблемы. А я не нарядная кукла, чтобы обо мне вспоминать по праздникам и держать на полке, когда у тебя дела. Либо я тебе равна, либо нам не по пути.

— Я не смогу без вас с Мари. Просто не смогу. Я выполню любые твои условия, только дай мне шанс все исправить.

— Никаких условий. Мы просто будем жить каждый своей жизнью. Хотя единственное условие я все же поставлю.

— Согласен на любое.

— Ты подпишешь согласие на любые передвижения Мари со мной и общаться с ней будешь только в моем присутствии и на моей территории.

— Ты хочешь увезти Мари?

— Если мне придется это сделать, я сделаю. Ты просто не оставляешь выбора.

Он долго смотрел вдаль, потом вздохнул:

— Я надеялся, что вы ко мне вернетесь…

— Куда, в замок? Или на Эстермальмсгатан?

— Линн, я подожду, только не рви все совсем, прошу тебя. Со дня первой встречи с тобой у меня никого, кроме тебя, не было. Никакие Карин или Жаклин мне не нужны. В этой нелепой цепи случайностей с Карин моя вина, но Жаклин я не мог бросить. У нее только мы со Свеном, и она действительно тяжело больна. Жаклин не могла никем руководить и ничего возглавлять, ее жизнь настоящий кошмар — днем сидеть с зашторенными окнами, столько лет не видеть солнца… Она не могла и шагу ступить без поддержки. Аника делала ей операции не ради изменения черт лица, а просто удаляя следы страшных ожогов из-за появления на солнце.

Линн смотрела на такое любимое лицо и вспоминала, как тонула в омуте серых глаз с самой первой их встречи. Кто же мог подумать, что страшные тайны Ларса воздвигнут между ними такую стену?!

— Что ты еще скрываешь от меня? Можешь не говорить, я просто пытаюсь понять, сколько еще секретов в твоем рукаве.

Ларс не успел ответить, зазвонил телефон. Посмотрев на экран, он нажал отбой, но вызов повторился.

— Это Свен, что-то случилось, если он так настойчив.

— Ответь, даже если это Карин или Жаклин. Я пока схожу за напитком себе.

Поднявшись, она огляделась. Яркий солнечный день, посетители сидели или лежали на травке, покачивались в развешанных гамаках, болтали за столами… у всех все хорошо, а у них снова какие-то опасности, мрак и тоска. Только-только начал налаживаться хоть какой-то разговор, но снова вмешалось прошлое Ларса. Оно не отпустит никогда, ни единой минуты, пока жива Жаклин, у них не будет спокойной жизни, даже не вонзив свои клыки ей в горло, Жаклин умудрялась пить кровь Линн.

Но далеко отойти от стола Линн не успела, последовал оклик Ларса:

— Линн… Ее больше нет.

— Что?

— Жаклин вышла в купальнике на солнце. Для нее это смерть.

— Ларс… — Линн просто растерялась, не зная, что сказать, а потому села на свое место. Губы дрожали…

— Она убила себя. Свен говорит, оставила записку, что хочет в последний раз увидеть солнце.

— Спасти было нельзя?

— Знаешь, она ведь не была ни жестокой, ни даже злой, но больше двадцати лет ночной жизни… не видеть солнца… пить человеческую кровь… чувствовать себя изгоем… Кто угодно с ума сойдет. Жаклин ненавидела всех, кто мог себе позволить загорать и вообще свободно двигаться.

Линн вспомнила, как Свен рассказывал, что она попросту испортила семейный альбом с фотографиями, там были снимки Ларса на пляже…

— Я поплыву на остров, ладно?

— Да, конечно.

— Линн, я прошу тебя, не увози Мари и не уезжай сама.

— Хорошо, Ларс. Я соболезную.

— Знаешь, а может, для нее это выход?

Он ушел, Линн видела, как отходит от причала у Музея фотографии яхта капитана Петера. Она еще долго сидела, глядя на вольно раскинувшийся на островах Стокгольм, любимый город, где она была так счастлива и так несчастна.

Позвонила бабушка:

— Линн, Жаклин убила себя.

— Я знаю, ба.

— Она вышла в купальнике на солнце и погибла. Какой кошмар! Свен говорит, что практически сгорела.

— Ты общаешься со Свеном?

— Он позвонил… А откуда ты знаешь?

— Мы разговаривали с Ларсом в «Хермансе», когда Свен сообщил о гибели Жаклин.

— Да, страшная жизнь и страшная смерть… Теперь Ларс наследник всего состояния и хозяин замка.

— А был кто?

— Многое принадлежало Жаклин. Ты не знала? У Ларса только часть состояния, основное у Жаклин.

— Бабушка, мне все равно.

Линн еще долго сидела, пытаясь понять, что чувствует. Прежде чем возвращаться в Соллентуну к родителям Лукаса, у которых гостили они с Мари, нужно все для себя понять, потому что вопросов будет много.

Нет больше ее главного врага Жаклин. Той, из-за которой Ларс привязан к замку и по рукам связан своим прошлым. У Жаклин была страшная жизнь и страшная смерть. В предыдущий вечер Линн посмотрела материалы о болезни Шери, это один из самых тяжелых вариантов порфирии, когда человек и впрямь похож на вампира — бледен, молод и категорически не выносит солнечный свет, не свет вообще, а именно солнечный. Для Жаклин появиться в купальнике на ярком, как в этот день, солнце, значит, получить ожоги первой степени буквально за пару минут.

Неужели теперь прошлое Ларса не будет больше стоять между ними? Линн наплевать на наследство мужа, безразлично, кому принадлежит замок, главное — ему не придется больше лгать и что-то скрывать. Именно это мешало больше всего. Серьезно заявив о себе как о журналистке, Линн больше не боялась быть игрушкой в руках мужа, Ларс умен и, конечно, понял все, что должен понять. Им придется нелегко заново налаживать отношения, разбирать завалы, созданные из недомолвок и обид последних месяцев, но теперь ничто не мешает.