Крошев еще раз в уме прикинул расклад.

– Да, он обязательно «пройдет»...

Но это только в том случае, если в голосовании не будут принимать участие четверо, помимо него, депутатов. Он, Крошев, был пятым. Двое уже не в счет. Их вырубили так, что им в ближайшие десять лет вообще на глаза лучше никому не показываться. Не то что в депутаты баллотироваться! Оставалось трое. Он с Пустошиным да, вероятно, сам мэр. Струге обидел даже его. Два года назад судье позвонили уважаемые люди и просили положительно решить вопрос. Какой – Крошев уже не помнил. Он помнил лишь разочарование мэра, когда Струге решил вопрос отрицательно. То есть, в данном случае, по закону.

Однако как себя поведет мэр – уже не важно. Главное сейчас самим не попасть в жир ногами. Выход был только один. Опять уходить в глубокий криминал, уже почти позабыв об этом, не хотелось. Первой мыслью Пустошина было:

– Может, его – это...

– Заткнись, депутат, – отрезал Крошев. – Мозгов занять? Ошибки коллег по кабинету тебя ничему не учат. Это тот случай, когда ссать приходится против ветра. Сделаем иначе.

Под вечер в кармане Струге запиликал телефон. Вытаскивая трубку, он вряд ли мог даже предполагать о личности звонившего. Когда понял, кто его беспокоит, был очень удивлен. Трубка голосом депутата городского совета Крошева вещала:

– Антон Павлович, случайно удалось узнать о вашем намерении утверждаться на должность мирового судьи. Решение столь же смелое, сколь и понятное для многих. Могу вас заверить от своего имени лично и от имени других депутатов, в частности – от имени Пустошина Сергея Михайловича, что мы приветствуем ваше решение и выступим в его поддержку.

Антон поблагодарил и отключил связь. Около пяти минут ему потребовалось на то, чтобы принять решение. Улыбнувшись, он, отпив из чашки остывший чай, набрал номер Пащенко.

Ночь перед утверждением была на удивление самой тяжелой из всех за последний год. Антон ворочался на диване, пытаясь отключить воспаленное сознание. Не помогли ни добрая доза новопассита, ни пересчет проплывающих в виртуальном небе барашков. Струге мучила жестокая бессонница. Он чувствовал, что, чем ближе финал всей этой жуткой истории, тем меньше остается сил. Они уходили, как вода в песок, не оставляя на поверхности даже намека на влагу. Антон сильно изменился за эти дни. Ранее дышавший мощью молодой организм начал давать заметные сбои. В еженедельный домашний бюджет как-то незаметно стали вкрадываться счета на приобретение успокаивающих медикаментов и сердечных лекарств. Он стал мнительным, и это вызывало у него постоянное чувство собственной опасности. Струге стал совершать поступки, которые ранее не приходили ему в голову. По два-три раза за ночь он просыпался, чтобы проверить – задвинута ли задвижка на входной двери. В магазинах он озирался, словно пытался выяснить степень угрозы ему со стороны окружающих.

Понимая, что с ним происходит неладное, он сходил к знакомому психиатру. Медкомиссия на предмет его возможности занимать должность судьи прошла успешно. Струге был здоров как бык. Поэтому ни Пустошин, ни Крошев, ни многие другие, жаждущие восстановления могильного холмика с фотографией бывшего федерального судьи, никак не могли понять частоту, с которой Струге обращался в больничные учреждения. В авангард была выслана разведка, которая на высоком профессиональном уровне выполнила свою миссию.

– После медкомиссии судья обратился за помощью к психиатрам, – докладывал один из спецов Крошева. – Он неофициально поставлен на учет как больной. У Струге в больнице главврач за кореша. Но за бабки, как известно, и лягушка в бабу превратится. Ваш судья спятил. У него вялотекущая паранойя. Мания преследования.

– Это что такое? – удивился Крошев. – Шиза, что ли?

– Паранойя, – поправил его спец. – У вашего клиента устойчивый бред. Он справедливо полагает – что и объясняет врачам, – что его хотят убить. В общем, если он станет судьей, то через месяц напряженной работы из параноика вялого он превратится в буйного. Самое страшное для него сейчас – нагрузка. Что физическая, что умственная. Ему фиолетово опасно и то, и другое...

Антон, лежа на кровати, прислушался к тишине. Ему опять показалось, что за дверью раздается едва слышимый металлический скрежет. Кто-то пытается отомкнуть его дверь?! Войти, чтобы убить?! Он вскочил с дивана и, ориентируясь в темноте, словно кошка, заскочил в прихожую.

– Кто здесь?! – закричал он, почти прижавшись губами к замочной скважине. – Уходите прочь, гады!.. Я вызываю милицию.

Два раза патруль уже подъезжал к его дому. Поняв ситуацию, сержанты, хорошо зная судью, лишь качали головами и молча уходили. Качали головами и те, кто издали наблюдал за всеми этими сценами. Крошев просто не мог поверить в то, что такой человек, как судья, мог «пойти гулять босиком по проспектам мироздания». Его люди, бесшумно отбывающие вахту в подъезде Струге, слушали его угрожающие крики в ночи и недоуменно переглядывались.

Но больше всех за своего друга переживал Вадим. Он приезжал в квартиру Антона практически каждый день. Зная об обрушившейся на голову судьи напасти, он выкраивал время среди рабочего дня, чтобы его навестить. Уже не раз он срывался, наблюдая за несуразностью поступков Струге, и переходил на крик. Ушедший год тоже поставил свою печать на психику прокурора. Но до мании преследования ему было далеко. Он прилагал все силы, чтобы спасти Антона. Вот и вчера, за день до утверждения, он приехал и застал друга в крайне подавленном состоянии духа. Антон сидел на диване и опять нес какую-то околесицу об опасности быть убитым.

– Они утопят меня в ванной! – кричал он уходящему из квартиры Вадиму. – Или введут овердозу героина! Как ты не понимаешь?!

Пащенко, уже отворив дверь на лестничную клетку, спокойно сказал:

– Все, Антон. Этому должен наступить конец. Я теряю уже не друга-судью, а просто друга. Мне плевать на твою должность. Я вызываю бригаду из психушки.

Санитары действительно приехали и увезли Струге. Он спускался вниз по лестнице сам, но в их окружении. Крошев, наблюдая события через тонированные стекла «Мерседеса», покачал головой. Точно так же, как качали сержанты из вневедомственной охраны.

– А ведь он на самом деле подвинулся... А я, дурак, звонил ему.

– Может, организуем депутатский запрос в психиатрическую клинику? – оживился Пустошин. – Так дело завтра и до голосования не дойдет. Он же откровенный идиот.

– Это вы откровенный идиот, депутат, – ухмыльнулся Крошев. – Мы обязательно проголосуем за него на завтрашнем заседании. Обязательно!

– Зачем, если можно все сделать одним махом?! Крошев закончил наблюдать, как санитары помогли судье войти в медицинский «уазик-таблетку».

– У Струге в городе непререкаемый авторитет. Он за главного законника. Поторопимся – никто не будет рассуждать о его ненормальности. Все скажут, что Струге опять подставили. Гораздо лучше будет, если он начнет «мочить корки» во время судебных процессов. Сумасшедший судья – вот это подкосит всех! Решено.