«Из-за тебя», — мысленно отвечаю я. Если представить наши жизни переплетением нитей, центральным узлом будет Эрик. Я боюсь тянуть за эту нить — боюсь распустить все остальное.

Я все еще помню, как он смотрел на меня с верхушки дуба и кукарекал петухом от радости: он взобрался туда первым. Я помню его голос, пробивающийся сквозь шум дождя по крыше (как будто сверху сыпали тысячи спичек): он клянется, что бродяга, который живет в штольне у дамбы, по ночам превращается в самого Дьявола. Я помню, с какой силой он обнял меня, когда мы увиделись на первых университетских каникулах. Я помню, как сияют его глаза, когда в них отражается лицо Делии.

Я бы никогда не заставил Делию выбирать между мною и Эриком, потому что сам не смог бы выбрать между ними.

— Я просто устал, — говорю я наконец. — Голова трещит.

Эрик возвращается к трейлеру.

— Заходи, дам тебе аспирину.

Делать нечего, я следую за ним. Софи в спальне играет в чревовещателя с целой ордой Кенов и Барби. Маленький кухонный столик завален бумагами.

— Даже не знаю, как я смогу подготовиться к завтрашнему утру, — причитает Эрик. — Сегодня из Векстона прилетают несколько стариков, живших в доме престарелых. Они будут оценивать моральный облик подсудимого. Я должен встретить их в аэропорту. — Он смотрит на меня. — Камень, ножницы, бумага?

Я вздыхаю и сжимаю руку в кулак.

— Камень, ножницы, бумага, раз-два-три, — декламируем мы дуэтом. Я выбрасываю бумагу, Эрик — ножницы.

— Ты всегда выбираешь ножницы! — жалуюсь я.

— Тогда какого хрена ты всегда выбираешь бумагу? — Он снисходительно улыбается мне. — «Авиалинии США», прилет в три часа. Тебе понадобится шесть инвалидных кресел.

— Ты передо мной в долгу.

— Ага. Сколько там уже набежало… семьдесят пять миллиардов и шесть долларов?

— Плюс-минус.

Я обхожу вокруг стола, аккуратно касаясь разбросанных бумаг. Слова сами выпрыгивают на меня: «предубежденный свидетель», «нападающая сторона», «провокация». Поперек листа из блокнота маркером написано: «Лгать — говорить неправду. Лежать — находиться в беззащитном, беспомощном состоянии».

— Эндрю приходится несладко, — изрекает Эрик.

— Делии тоже.

— Ага. — Взгляды наши пересекаются. — Она тебе не рассказывала, зачем вообще потащилась в эту резервацию?

У меня перехватывает дыхание.

— Как-то не заходила об этом речь…

— Она разозлилась, потому что я скрыл от нее кое-что, о чем по секрету сообщил мне Эндрю. И понимаешь, Фиц, в чем дело: когда начнется суд, станет еще хуже. Я буду делать и говорить то, что ей совсем не понравится.

— Она простит тебя, когда все закончится, — говорю я недрогнувшим голосом.

— Если Эндрю оправдают… — уточняет Эрик. — Я всю жизнь готовился к тому моменту, когда мне перестанет наконец везти. Я ждал, что однажды Делия проснется и поймет, что я вовсе не тот человек, за которого она меня принимала. Поймет, что я обычный неудачник и растяпа. И понять это она может уже сегодня.

Я ищу в своем сердце ответ, но не нахожу.

— Пойду поищу аспирин, — выдавливаю я и ретируюсь в ванную.

Запершись, я сажусь на крышку унитаза. Если я и соврал насчет головной боли изначально, то уж сейчас голова у меня точно готова лопнуть. Я встаю и роюсь в навесном шкафчике — а это боль совсем иного рода: я трогаю дезодорант Делии, ее зубную щетку, ее противозачаточные таблетки. Сама она никогда не допустила бы между нами такого уровня близости.

Аспирин я там не нахожу, а потому опускаюсь на колени и залезаю под умывальник. Шампунь, резиновый утенок Софи, крем с экстрактом гамамелиса. Чистящее средство, вазелин, лосьон для загара. Мягкая башня из рулонов туалетной бумаги.

И тут я вижу виски. Засовываю руку глубоко в шкаф и вытаскиваю полупустую бутылку, спрятанную в самом дальнем углу. Я выношу свою находку, Эрик сидит за столом спиной ко мне.

— Нашел?

— Нашел, — отвечаю я, перегибаюсь через его плечо и ставлю бутылку прямо на папку.

Эрик замирает.

— Это не то, что ты думаешь.

Я сажусь напротив него.

— Нет? А зачем тогда это? Разжигать примус? Обои отмачивать?

Он встает, чтобы закрыть дверь в спальню, где играет Софи.

— Ты не представляешь, как тяжело вести такое дело. И когда Делия ушла… Я просто не мог это вынести. Я ужасно боюсь облажаться, Фиц! — Он запускает пальцы в свои густые волосы. — Эндрю чуть не убили, пока я был в запое. Поверь, этого оказалось достаточно, чтобы я мигом протрезвел. Я просто хотел вспомнить вкус, честное слово! И с тех пор не прикасался…

— Вспомнить вкус?

Я беру бутылку, подхожу к раковине, отвинчиваю пробку и выливаю содержимое бутылки в сток.

Наблюдая за мной, Эрик меняется в лице. Его лицо искажает сожаление — я узнаю его, ибо вижу каждое утро в зеркале.

Я помню, как мы все любили Эрика, когда он немножко заложит за воротник. Он становился самым обаятельным, самым остроумным, самым крутым. Но я также помню, как он за три минуты переворачивал кухню вверх дном; помню, как Делия приходила ко мне в слезах, потому что он заперся в комнате четыре дня назад.

— Все это мы уже слышали, и не раз, — говорю я Эрику и сую ему пустую бутылку. — А она знает?

Эрик качает головой.

— Расскажешь?

Я бы очень хотел рассказать ей сам. Но искусством умалчивать о том, что должен был сказать, я уже овладел в совершенстве.

Я дохожу до двери и оборачиваюсь. Сетка на двери разрезает Эрика на мозаику, делает из него раздробленного Шалтая-Болтая, который уже и не помнит, кем был до падения со стены.

— Знаешь, ты прав, — говорю я. — Ты ее и впрямь не заслуживаешь.

Уже в машине я беру мобильный. Я собираюсь позвонить Делии. Я хочу решить этот вопрос раз и навсегда.

Я набираю номер и слышу механический голос, который сообщает, что мобильный оператор не принял мои данные.

Я пережидаю несколько минут, предположив, что нужно просто переместиться в другую зону покрытия, но слышу все то же уведомление. Я съезжаю на обочину и звоню на горячую линию своего оператора.

— Фицвильям МакМюррей, — говорит мне девушка, проверив номер.

— Да, это я. В чем дело?

— По моим данным абонент отключен два дня назад. Ой, вам еще и сообщение оставили! От Мардж Гераги.

Это моя редактор.

— Какое?

Девушка говорит уже не так жизнерадостно.

— Она передала, чтобы вы запомнили, что счета за мобильную связь поступают непосредственно в редакцию. И что вы уволены. — Повисает пауза. — Я могу вам чем-нибудь еще помочь?