предвещало беду.

Добрые люди спрашивали, почему я не рассказала Рори всю историю. А какую пользу принесла бы эта правда? Проще было не портить ее невинную душу, отправлять отцу Доэрти подарки, которые тот пересылал ей обратно, и притворяться, будто отец Рори любит ее, присутствует и участвует в ее жизни. Неужели я должна была рассказать, что из-за нас его посадили в тюрьму? Неужели я должна была снова травмировать дочь, прежде чем она научилась писать собственное имя?

Пусть думает так, как хочет.

Что Глен был вроде героя, которого она сильно любила.

Она и так считала меня жалкой. Поэтому я набрала еще несколько жалких очков. Велика беда.

Я лишь хотела защитить свою дочь.

Спрятала письма.

Велела Мэлаки оставить ее в покое.

Конечно, некоторым людям тем самым я доставила неприятности. Я явно зашла слишком далеко. Большинство родителей на моем месте, скорее всего, просто оставили бы без ответа письма Мэла. Или вообще бы их не открывали. Но я-то думала, что спасаю ее.

И сделаю все возможное, чтобы помочь ей.

Даже если это меня убьет.

Даже если выставит злодейкой.

Но этого как раз в фильмах и не говорят. У плохих парней тоже есть сердца.

Глава двадцатая

Наши дни

Мэл

Обнаружить на пороге своего дома Дебби Дженкинс – все равно что найти на крыльце горящее собачье дерьмо, прикрепленное к бомбе с часовым механизмом, которая привязана к полному детей школьному автобусу.

Эта женщина, как никто другой, испортила мне жизнь, но я все равно пригласил ее в свой дом, понимая, что она нужна Рори. Чтобы спасти ее отношения с дочерью, я купил ей билет на самолет, первым классом, если вам так интересно. Я себе-то такой роскоши никогда не позволял.

Когда я открываю дверь, она хмуро смотрит на свои остроносые сверкающие ковбойские сапоги, правой ногой вычерчивая круги. Рори не преувеличивала насчет лака для волос, мелирования и наряда в стиле «Гадкий койот». Ее мать похожа на танцовщицу из Вегаса, которая случайно уснула под палящим солнцем и проснулась двадцать лет спустя.

Рори в спальне, спит мертвым сном после той суматохи, что царила несколько дней. Мне хочется, чтобы встреча прошла для моей жены как можно безболезненнее.

– Дебби, – открываю я дверь и освобождаю ей проход. – Помочь вам с сумкой?

– Я не взяла никаких вещей. Не ожидала, что она…

– Простит вас? Я тоже. Но Рори выше этого.

Лучше нас.

Дебби по-прежнему старается на меня не смотреть. Во всяком случае, ее стыд доказывает, что у нее есть душа. Это хорошо. Души подвижны, органичны и бессмертны. А вот тела рождаются, умирают и разлагаются.

Дебби робко заходит. Не спросив, я наливаю ей чай, пока она взбирается на стул у барной стойки.

Я протягиваю ей чашку и жду, встав напротив. Она по-прежнему втягивает шею и всячески старается не встречаться со мной взглядом.

– Я не… – начинает Дебби и резко осекается. Снова открывает рот: – Дочь всегда была моим главным приоритетом. И есть. Ты должен это знать.

– Забавно, что она и моим приоритетом была, – совершенно спокойно отвечаю я.

– Не смей винить меня за то, что я не хотела, чтобы она повторяла мои ошибки, – говорит мать Рори, глядя вниз. – Ты знаешь, что произошло, когда я жила здесь. Вся деревня в курсе.

– Нет, но я виню вас за то, как легко и просто вы предположили, что я так же безнадежен, как и Глен.

Дебби наконец поднимает на меня взгляд, глаза у нее большие и зеленые, как у Рори. Отличие в том, что они грустные, налитые кровью, а кожа вокруг подернута морщинами. Эти глаза видели то, что никогда бы видеть не хотели. В этом мы похожи.

– Ты был юнцом, пьяницей, певцом и бесстыдным бабником. – Она качает головой. – Слушай, я приехала сюда не ссориться. Спасибо за билет, но я хочу повидаться с дочерью и уехать. И я заберу ее с собой.

Я зеваю и, прикрыв рот ладошкой, демонстрирую обручальное кольцо.

– Еще чего.

Сразу хочу прояснить: это не то кольцо, которое я носил в браке с Кэт. Я не хотел сглазить союз с Рори кольцом, которое стало бы извечным напоминанием о величайшей трагедии в моей жизни.

Дебби таращит глаза и снова открывает рот, собираясь что-то сказать, когда из коридора раздается усталый голос:

– Мама? Что ты тут делаешь?

Рори со сна потирает глаза, и знаете что? Ее кольцо сверкает. Дебби смотрит на нас, разинув от удивления рот. Наверное, стоило предупредить до того, как купил ей билет. Упс.

Я встаю и стучу по столешнице.

– По-моему, вам есть что обсудить. Развлекайтесь, дамы.

Рори хватает меня за рукав, когда я иду к двери.

– Мэл! Какого черта?

Мне нужно навестить Тэмсин и объяснить с привычной для меня утонченностью танка, что в нашей жизни появился еще один человек. Человек, которого я нежно люблю.

Я целую жену в шею.

– У Тэмсин всего две бабушки. Не думаешь, что она заслужила трех?

Вот и все, что мне понадобилось сказать, чтобы она растаяла и хитро улыбнулась.

– Ну ты и свинья, – шепчет Рори.

Я целую ее еще раз и, посмеиваясь, шагаю к двери.

– Которая нашла свою грязь.

Рори

– Объяснись, – говорю я ей.

Я включаю чайник и стараюсь унять свое сердце. Меньше всего я хочу сейчас разговора с матерью, но его не избежать. С одной стороны, я благодарна и удивлена, что всю мою жизнь она разыгрывала спектакль и кормила меня сладкой ложью в попытках уберечь. Это мило в дурацком и совершенно неадекватном смысле. С другой, мать разлучила нас с Мэлом на несколько лет. Если бы она просто передала его письма, наша жизнь сложилась бы совсем по-другому.

Но, опять же, тогда на свет бы не появилась Тэмсин.

У Мэла бы не было дочки.

Я так бы и не узнала, что Саммер – вероломная подруга, которая спала с моим парнем.

И мне бы не удалось поработать с Райнером и узнать, что на самом деле я человек искусства.

– Нет, Рори, это ты передо мной объяснись. Что за чепуха насчет брака? Ты едва знаешь этого мужчину! К тому же у тебя есть парень.

Мама вскакивает, размахивает рукой, отчего ее браслеты стучат друг о друга, напоминая музыку ветра.

Мысленно переношусь в свои юные годы и ловлю себя на том, что, сжав зубы, касаюсь кольца в носу.

– С Кэлламом