По небу разлился свет, и я понял, что это был за храм: громадная фигура Сюрат-Кемада занимала всю бронзовую дверь, возвышаясь над всеми барельефами. Это был храм смерти, а стоявшие в портике вместе со мной оказались трупами или призраками — в общем, останками неосвященных мертвецов, собиравшимися в храме к этому часу, чтобы примириться с богом. Но двери были заперты. Жрецы давно разошлись по домам. Портик теперь стал частью Лешэ, областью на границе между сном и смертью, откуда приходят видения.

Вокруг меня говорили на языке мертвых:

— Братья, мы скоро найдем Ваштэма. Я чую его запах. Он совсем рядом.

— Предатель, богохульник, вздумавший скрыться в утробе Сюрат-Хемада.

— Ваштэм, осмелившийся порочить даже Священное Имя.

— Ваштэм, который воплощается во многих других.

— Мы скоро будем отомщены.

— Пусть он станет одним из нас. Это будет началом его наказания.

В страхе я плотно сжал ладони, гася пламя.

— …близко…

— …очень скоро…

— …его ожидают мучения…

Теперь гроза бушевала уже прямо у нас над головой. Когда вспышки молний освещали город, становилось светло, как днем. Я видел всю длинную улицу, выходившую на площадь, где проходил праздник, а наверху — множество крыш далеко, далеко…

Трупы повернулись ко мне, как гирлянды из лент и листьев на ветру.

В этот миг я решил, что они узнали меня. Но практически в тот же миг я увидел свое отражение в луже дождевой воды, и создал в нем Царские Сады…

Я шагнул в воду.

Пришло время уходить.

Но вначале я должен рассказать еще об одном своем поступке, который я совершил, не столько из надежды, сколько, как я думаю, чтобы убедить самого себя, что пришло время уходить.

Или мне так кажется сейчас.

На следующий день небо почти прояснилось, солнце сияло довольно ярко, однако из-за начала зимних дождей воздух уже успел достаточно остыть. Теперь в течение многих месяцев каждый день будет идти дождь.

Но в те редкие дни, когда дождя все же не было, царица и наследная принцесса со свитой по-прежнему прогуливались в садах, наслаждаясь последними дарами осени.

Магическое зеркало показывало мне их процессию. Я долго следил за ними. А потом я прошел через зеркало и очутился за живой изгородью.

Я кивнул царице, а затем Тике. Наследная принцесса стояла напряженно, как застывшая; она была одета в изысканное, роскошное платье с жестким воротником, серебряные ожерелья в форме змей в строго определенной традицией последовательности украшали ее грудь. Я долго смотрел в ее тщательно загримированное лицо, надеясь найти черты той Тики, с которой мы путешествовали по Реке. Но я далеко не был уверен, что от нее осталось хоть что-то. Она смотрела на меня без всякого выражения.

Я прекрасно понимал, насколько неуместно выглядел в подобном обществе: босой — мои туфли еще не просохли после недавней ночной вылазки — я был в мешковатой полотняной одежде своего предшественника, шея замотана шарфом, так как я простудился и кашлял. Но меня это не волновало.

— Секенр, — сказала царица. — Мы не звали тебя.

Я пожал плечами.

— Знаю. Но я хотел поговорить с вами.

Царица едва не задохнулась от подобного бесстыдства. Евнухи смотрели на нее, ожидая сигнала.

— Что ж, очень хорошо, — кивнула царица.

— Я хотел сказать — наедине: ты, я и Тика.

Никто не прореагировал на столь грубое нарушение этикета.

Царица Хапсенекьют снова кивнула:

— Хорошо.

Жестом повелев своим спутникам удалиться, она взяла Тику за руку и немного прошла вперед. Я последовал за ними, евнухи — за мной. Мы пришли на полянку, со всех сторон окруженную живой изгородью. Стражники остались снаружи. Я нерешительно зашел туда и увидел царицу с наследной принцессой сидящими бок о бок на скамейке — на ней осталось совсем немного места, рядом с Тикой.

Там, без свидетелей, царица Хапсенекьют вновь стала госпожой Неку. Она вздохнула.

— Секенр, боюсь, нам никогда не удастся сделать из тебя настоящего придворного. Тебе совершенно не знакомы правила приличия, и манер у тебя никогда не было и не будет.

Тика улыбнулась, прикрыв рот рукой.

— Я хотел… Мне трудно это объяснить.

— Тебе придется это сделать, Секенр — сказала царица. — Наша встреча была твоей идеей, не моей.

— Я действительно не знаю, как.

— Попытайся воспользоваться словами. Иногда у тебя это получается.

На сей раз Тика рассмеялась, но ее смех внезапно оборвался. Она сидела совершенно прямо, словно шест проглотив, неподвижно, и смотрела себе на колени.

Порывшись в карманах, я извлек оттуда маленькую кожаную коробочку. Ее я вручил Тике.

— Это тебе, — сказал я.

Взяв коробочку в руки, она внимательно рассмотрела ее и открыла. Оттуда выпорхнула бабочка с голубыми крыльями из проволоки и бумаги, но живая. Она взлетела и села ей на ладонь, медленно раскрывая и закрывая свои крылышки.

— Ах! Она просто прелестна!

— Я сделал ее для тебя. Дай ей имя, и она всегда будет прилетать к тебе, как только ты позовешь ее.

Царица нетерпеливо заерзала на месте.

— Секенр, если все, что ты хотел, это сделать подарок моей дочери, ты мог в установленном порядке передать его через придворных.

— Нет, я…

— Ах, Секенр, — сказала Тика, — это прекрасный свадебный подарок. Благодарю тебя.

Ее слова поразили меня, как удар молнии.

— Свадебный подарок?

— Ну да, — удивилась Тика. — А ты не знал?

Я беспомощно посмотрел на царицу. Прочистив горло, она заговорила, как герольд, гораздо громче, чем того требовали обстоятельства.

— Принцесса Кантарика выходит замуж за наследного принца Венамона Пятого, да будет благословенно его имя, через три недели во время Праздника Разлива Реки. — Более естественным голосом она добавила: — Мои прорицатели сообщили мне, что это наиболее благоприятное время.

Я не знал, что сказать. Все вдруг стало бессмысленным. Внук мертвого царя?

— Но… но… ему всего пятьлет.

— Это династический брак, Секенр. Подобное несоответствие при династическом браке вполне допустимо. Время его исправит.

— Но мы с Тикой…

Королева негромко, совсем не злорадно рассмеялась, а потом повернулась ко мне, медленно качая головой. Тика, сидевшая между нами, аккуратно положила бабочку обратно в коробку и плотно закрыла крышку. Она сидела неподвижно, с порозовевшими щеками, ее руки крепко сжимали коробочку.