Просветленный открыл глаза и посмотрел вокруг и — увидел Бимбисару и даже удивления не обозначилось в спокойном и отрешенном от мира лице, так все в нем было чуждо земному, постоянно свершающемуся, обращенному не к извечному. Он поднялся с прохладного камня и намеревался приблизиться к Бимбисару, но тот опередил его и почтительно склонился перед Просветленным. А потом они, отпустив всех, сели на каменный пол, и Бимбисару сказал:

— О, Благодатный, я слышал ты отыскал истину. В чем же она? Я спрашиваю, потому что и сам мучаюсь, погасла во мне радость, в душе тяжесть от прожитых лет… Все вокруг уныло и пусто, и нету света…

— Я понимаю тебя, лучший из земных царей, — негромко сказал Татхагата. — Я понимаю твое сомнение, которое от земной жизни… Да, я запустил Колесо благого Закона, я дал людям Дхамму. Подобно тому, как море пропитано солью, все в моем учении обращено к Спасению. Я сказал, душа должна постоянно работать и постигать добро, только тогда возможно освобождение от страданий. Всяк после себя оставляет хорошее или плохое. Человек умирает, но одновременно живет в воспоминаниях о нем. — Татхагата помедлил, продолжал так же негромко, отчетливо выговаривая каждое слово. — Брамины убеждены, что холодная вода смывает грехи. Они не хотят понять: если бы так было, лягушки и черепахи уже давно проживали бы в раю. Жрецы не желают и слышать, что очищение душе надо искать в свершении добрых дел. А я говорю: не рубите деревья, они слабы и беззащитны, не жгите травы, не убивайте животных, не употребляйте в пищу их мясо… Не лгите, не прелюбодействуйте, прощайте обиды другому… не совершайте противного земной природе, она одна есть страдалица за людей, и вы непременно отыщете дорогу к Освобождению.

— О, Вознесенный Богами! Прости меня!.. — тихо сказал Бимбисару и вдруг подумал, что никогда не жаждал ни от кого прощения, но мысль не обеспокоила, принялась без удивления: — Прости меня!.. Может, и не надо было говорить, но я скажу… Слышал я, брамины утверждают, что ночью ты отдыхаешь в мягкой постели, утром ешь рис и в полдень тоже, и перед сном пьешь чай… что ты не изнуряешь своего тела, не готовишь его для другой жизни. Так ли?.. А если так, отчего ты свернул с тропы предков, ведь по ней и поныне идут тысячи тапасьев?

— Мысль есть дух, и он обращен в иные миры, а тело лишь слабая оболочка, но в нем рождается мысль, и оно должно быть сильным и крепким, тогда и мысль будет четкой и ясной, — сказал Татхагата. — Вот почему я отказался от крайнего пути, а избрал тот, что посередине, но я так же далек от потакания своим желаниям. Сладострастье гибельно для живого существа. Можно ли человеку утолять жажду соленой водой? Нет, жажда сделалась бы еще сильней. Так происходит со всеми, кто ласкает желания. Лишь следование за тем, к чему устремлен разум, ведет к созерцанию, тихому и сладостному, к Нирване… Пусть жизнь каждого из нас будет подобна лютне, струны которой натянуты не слабо, но и не сильно, а так, чтобы звук, издаваемый ею, был нежен и приятен. Не делайте другим того, чего себе не пожелаете, и потухнет меж вами вражда и достигнете вы обители покоя хотя бы и вне пределов обыкновенного существования. Ненависть не прекращается ненавистью, отсутствием ненависти прекращается она. Если бы кто-то победил тысячу людей, а другой лишь себя, все дурное, чуждое благостному духу, то этот, второй достоен большего уважения. Истинно так! Победа порождает ненависть, побежденный пребывает в печали. В счастье живет лишь тот, кто откажется от насилия.

Татхагата посмотрел на Бимбисару и грустно вздохнул, он провидел его будущее, впрочем, как и будущее земли, и того, что мучается и тянется к освобождению. У Бимбисару была плохая карма, ему не поможет и то, что он последует за Просветленным и, приняв обряд «упосатхи» вместе с женой войдет в буддистскую общину. Его убьет собственный сын, чью руку направит злая сила. Но, поменяв форму, Бимбисару достигнет сотапанны — первой ступени Нирваны, и мир снизойдет в его душу… А сын, сделавшись царем, раскается и станет миротворящим, и люди простят злодейство его.

Татхагата провидел будущее, как если бы это происходило сегодня или вчера, и то таинственное и могущественное, что обреталось в его существе, подвигало по времени и пространству, и везде он был самим собой, то есть зрящим сущее, которое есть прибежище всесветного духа, он был вездесущ и знал про самую малость. Татхагата наблюдал и тот день, когда истина сделается в тягость людям и будет ими, поспешающими к собственному погублению, растоптана, раздавлена…

Бимбисару спросил, чем же должен заниматься чаккравартин, коль скоро он есть народный правитель? Татхагата ответил не сразу.

— Ты должен славить Дхамму, уважать ее, уметь защитить свой народ, а также животных и птиц, которые есть братья наши меньшие. Если к тебе придут и спросят, что есть добро и что есть зло, а что есть преступление и благо, и ты не утаишь ответа, твою мудрость восславят во всех частях света. Ты увидишь в пространстве небесное Колесо, но, может, не ты, а твой сын, но, и пребывая в иной форме, ты ощутишь радость открытия, хотя и тихую, не возносящуюся над другими чувствами, которые есть сестры… Ты или твой сын или внук пойдет следом за небесным Колесом, и там, куда покатится оно, народы покорятся моему Закону, почтя его за благодетельный свет. И наступит время, когда я проведу народное собрание в Ришипатане, и все станут славить меня, а не только мои ученики. В царствование же Асоки Великого, когда я растворюсь в Нирване, соберется буддистский Собор, и мое учение распространится по миру, а значит, прибавится света и тепла, а еще тихой грусти, оттого что все на земле восхочет успокоения и умиротворения. Люди не всегда умеют принять благость, идущую от этого, и отмечая бурную, все удавливающую в душе радость, нередко полагают ее единственно стоящей внимания, не понимая, что она есть исток печали и горя, несчастья. Чем больше она тревожит человека, тем скорее придет противное ей чувство тоски и отчаяния.

Он говорил про грядущее торжество благого Закона, открытого им, но провидел не только это, а и ослабление человеческого духа, измельчение, жестокое, точно бы угодившее в страшный мор, худение его, когда на земле сделается тревожно и приближенно к погублению, но страшнее всего станут люди, утратившие истину, открытую далекими предками, измельченные в чувствах и