Пауза. Неужели… Неужели в глазах у следователя жалость? Как же так? Ее, Евдокию Морозову, предали? Мужчина? Выходит, ее чары бессильны? Преуспевающий банкир не станет связываться с уголовницей. Репутация его и его банка превыше всего. Кончено. Плачь, Евдокия Германовна! А лучше соберись. Тебе предстоит битва не на жизнь, а на смерть.

— У вас есть братья, сестры, Евдокия Германовна?

— Разумеется! Я из многодетной семьи!

— Нас интересует ваш старший брат, Николай. Когда вы в последний раз виделись с ним?

— С Колей? Я не… Я с ним не виделась.

— Почему так? Брат ведь?

— Он…

— Он сидел, так?

— Я-то здесь при чем?

— Когда он в первый раз сел, вам было пять лет. Так?

— Я этого не помню.

— Не помните, сколько лет вам было, когда старший брат сел в тюрьму за кражу?

— Я его почти не помню! Я его не видела! Он все время сидел!

— Ну, иногда Николай выходил на свободу. Впрочем, вы правы, потом снова садился. Последний раз за убийство, так? Ему дали десять лет.

— Это не он! Не он убил!

— Потому и десять. Не доказано, что именно он нанес удар, приведший к смерти потерпевшего. Могли бы и больше дать как неоднократно судимому. А ведь семь месяцев назад Николай вышел на свободу.

— Я-то здесь при чем?

— Чья была идея убить Олега Морозова? Ваша, его?

— Что-о?!!

Она вскочила.

— Сядьте.

— Вы не имеете права!

— Сядьте, Евдокия Германовна!

— Я любила Олега!

— Да сядьте же!

Она рухнула обратно на стул.

— Возможно, что вы его и любили. Но он решил вас бросить. Если бы вы не любили его так сильно, вы с этим, возможно, и смирились бы, как все ваши предшественницы. Взяли бы то, что вам причиталось, согласно брачному контракту, и пошли бы дальше своей дорогой. А он пошел бы своей. Но вы любили… Это ведь от отчаяния, Евдокия Германовна? Вы не хотели развода. Вы ребенка от него хотели.

— Замолчите… — прошипела она.

Раздался стук в дверь.

— Входите, Лидия Ивановна. Очень кстати.

Кто-то вошел в кабинет. Она нехотя подняла глаза. Взгляд уперся в живот вошедшей женщины. «Месяцев шесть…» Она поняла голову и встретилась взглядом с Лидией Морозовой.

— Присядьте, Лидия Ивановна, — засуетился следователь.

— Спасибо.

— Может, водички?

— Я хорошо себе чувствую.

И тут она сообразила. Месяцев шесть… А, скорее шестой… Фотографии… Номер люкс в мотеле, сброшенные на пол подушки, смятые простыни…

— Это ребенок… Ребенок…

— Моего мужа. Олега Морозова.

— Не-е-е-ет…

— Это ты его убила. Но видишь — Олег здесь. — Лида ткнула пальцем в выпирающий живот. — Это мальчик.

— Не-е-е-ет…

— Сука ты. Но тебя за это Бог наказал. Детьми, которых у тебя никогда не будет. Когда ты выйдешь из тюрьмы, тебе уже будет сорок…

— Не-е-е-ет… Оставьте… Уйдите… Не-е-е-ет…

Перед глазами у нее все поплыло, она зарыдала.

— Сорок… Не-е-е-ет… Не может быть… Я не стреляла в него… Не стреляла… Неужели так много? Сколько? Пятнадцать? Пятнадцать лет? Не-е-е-ет…

— А кто стрелял? Твой брат?

— Да. Это он… Он меня уговорил…

— Где он сейчас?

— На квартире… На частной квартире…

— Адрес?

— Так много… Неужели так много?

— Адрес!

Евдокия Морозова осталась рыдать в кабинете в присутствии конвоира, а следователь вышел в коридор, проводить Лиду.

— Спасибо вам, Лидия Ивановна, — с чувством сказал он.

— Не за что. Я всегда знала — она.

— Непросто было ее сломать. Уверен: комбинацию с Козловым придумала Евдокия Морозова. Умная женщина. И волевая.

— Да, умнее всех его предыдущих жен, — усмехнулась Лида. — И с характером.

— Даже жаль ее немного, а?

— Мне — нет, — отрезала Лида. — Если я вам еще понадоблюсь — звоните.

— А это и в самом деле мальчик? — кивнул на ее выпирающий живот следователь.

— Девочка. Но какое это имеет значение? Впрочем, УЗИ может и ошибаться. И главное не это. Девочка, мальчик — какая разница? Это ребенок Олега, — тихо добавила она и пошла к выходу. А следователь вернулся в кабинет, где рыдала вдова.

— Где деньги, Коля?

— А нету, — широко улыбнулся задержанный. Его руки и плечи были сплошь покрыты татуировками, а шишковатый череп почти без волос. Чувствовал он себя свободно, на стуле сидел развалясь.

— Куда ж дел?

— А потратил.

— Что, все? Миллион долларов?

— Долго ли, начальник? Вино, бабы, карты. До воли дорвался, веришь? А на воле деньги нужны. Все спустил.

— Ай, врешь?

— Нету денег.

— Хорошо, давай к сути. Значит, деньги вы с сестрой поделили пополам?

— Не была б она мне сестрой… — Задержанный смачно выругался.

— Давай-ка без мата. И без блатного жаргона. По-русски говори, для протокола. Ты это умеешь, знаю. Чья была идея? Кто предложил убить Морозова?

— Она, кто ж еще?

— Значит, будешь топить сестру? А сколько ей светит, знаешь?

— Ну, положим, десятка.

— Как бы не больше. Организатор заказного убийства — это, знаешь ли…

— Че гонишь, начальник? Не было заказа. Дело семейное.

— Значит, был преступный сговор? Брата и сестры?

— Че гонишь? Какой сговор? Пиши: я его пришил. А она… Дура! Одно слово: баба! Ревела белугой: «Ах, Олег, ах люблю!» Веришь, нет? Долго уговаривал. Давай, говорю, пришьем твоего банкира. Все равно попользуется и бросит. Я и с зоны ей писал. Матери писал, а уж она мои малявы Дуське передавала. Сеструха не отвечала, нет. Вся в белом, в столице нашей родины Москве. Но пришел — приняла. Я б все равно скоро сел. Привычка, знаешь ли. Здесь мне не жизнь, на воле. Отвык.

— Значит, будешь брать все на себя?

— Кабы не была она мне сестрой… Я ее больше всех любил, веришь, нет? — разоткровенничался вдруг задержанный. — Я в семье старший. На моих руках Дуська выросла. Я ее из соски кормил, нянчил. Рыжая, глазищи огромные, зеленые. Как крыжовник. Я маленький в деревне бывать любил, у бабки своей со стороны отца. В саду малина, сморода, крыжовник… Красота! — Он сладко зажмурился. — Как гляну на нее, на Дуську, — сразу детство свое вспоминаю… Ну че она нашла в этом банкире? Дуреха. А сработано было чисто. Я пришел ночью, забрал деньги. Сумку она оставила, а коробку разрезала на куски и отдала мне вместе с деньгами, велела сжечь: «Только бы он не заходил в кабинет! Только бы не проверил, на месте ли деньги!» Сумку она поставила на виду и какую-то коробку рядом. Вроде той, в которой муж деньги принес. А дальше все как по маслу. С утра он уехал играть в теннис, я подошел к черному ходу в двенадцатом часу. Ну и…