– Хоть бы вот такой уголок снять у кого-нибудь, – жалобно говорил отец за ужином, пальцами обозначая пространство, на котором он мог бы разместиться. Он всё надеялся, что встретит, наконец, в Манхэттене доброго человека, который ему посочувствует и недорого сдаст уголок в своем заведении. Но владельцев чисток, прачечных и различных мастерских соседство сапожника почему-то не привлекало. Починка обуви казалась им делом несолидным.

Не найдя понимания в Манхэттене, отец перенес свои поиски в Квинс. И здесь ему наконец-то повезло: «добрый человек», которого он так долго искал, нашёлся, можно сказать, в двух шагах от дома, на Юнион Тёрнпайке. Это был владелец химчистки Харолд, седовласый американец лет шестидесяти. Однако же убедить его и совладелицу химчистки, Крис, отцу удалось далеко не сразу.

– Ведь я же не даром, я им триста долларов предлагаю за рент! Нет, говорят, их это не интересует! – возмущался отец. – Но я им докажу, что две мастерские вместе – это очень выгодно!

И доказал. Хотя трудно даже вообразить, сколько энергии на это потратил: ведь его английский даже я с трудом понимал. Впрочем, отца это не смущало: коверкая английские слова и заменяя их русскими, он помогал себе жестами не хуже итальянца.

И вот однажды вечером он вошел в дом с лицом таким счастливым и взволнованным, какого я, пожалуй, еще ни разу не видел.

– Договорился! – провозгласил он торжественно, будто сообщал о победе над вражеским войском.

Счастливым, я бы даже сказал – преображённым, отец оставался довольно долго. Он так погрузился в новые свои обязанности, так гордился, ощущая себя хозяином, бизнесменом, что… Словом, нам с мамой даже приятно было на него смотреть. У нас полегчало на душе, а в доме стало гораздо спокойнее. Мы искренне радовались. Особенно мама. Не заработкам отца, а тому, что он, наконец, при деле, на подъеме, и это хоть на время сказалось на его характере.

* * *

Началось это весной, а сейчас шло к концу лето. Отец, да и все мы, уже привыкли к тому, что у нас – бизнес. «Наш бизнес» – мы так его называли, хотя и выстрадал его, и создал, и оборудовал, и работал в нем отец, а я мог помогать ему только по субботам. Но ведь мы же были семьей.

* * *

…Пересекаю Мейн-стрит и иду по левой стороне Юнион Тёрн Пайка по направлению к супермаркету Key Food, к тому самому, где подрабатываю. В одноэтажных домиках один к другому тесно лепятся небольшие магазинчики, закусочные, парикмахерские и тому подобные заведения. Бизнесмены здесь небогатые, потому и вывески скромные, металлические или даже матерчатые, а не причудливо изогнутые трубки, озаряющие улицу яркими огнями. Вот, наконец, и вывеска, которая оповещает: Wonders Clean Cleaners. Она – над дверями. А сбоку, рядом с дверью, переносная вывеска нашей сапожной мастерской: на двух листах алюминия, поставленных шалашиком, наклеены большие, покрытые блёстками буквы – SHOE REPAIR. Когда светит солнце, металлических листов не видно, буквы словно бы висят в воздухе, сверкая и переливаясь, как радуга. Отец рекламой очень гордится.

Довольно широкая, почти квадратная приемная в химчистке Харолда разделена теперь на три части. У центрального прилавка сдают в чистку и получают вещи. За этим прилавком уходит вглубь большое помещение, где происходит чистка. Из приемной его не видно, оно загорожено вешалками с одеждой, но именно там колдуют над растворами и спреями Харолд и Крис. В правой части приемной отгорожено местечко для портного, но он появляется здесь не каждый день. А слева – владения отца, прямоугольная выгородка тоже очень скромных размеров. Когда я вошел, отец пришивал к ботинку подошву на одной из своих допотопных и шумных машин. Было их несколько, все они прослужили не один десяток лет, зато отец купил их по дешёвке, да и то не сразу: дело-то пришлось начинать почти на пустой карман. Я понимал, конечно, что современная техника много лучше, но всё равно меня восхищали наши «ветераны» так же, как когда-то в детстве старинные книги деда Ёсхаима. Отцовской швейной машинкой я прямо-таки гордился, она вполне могла бы стать музейным экспонатом или попасть в коллекцию старинной техники: на корпусе её, под золотой маркой знаменитой когда-то фирмы «Зингер», стоял год выпуска – «1905».

Заметив, что я пришёл, отец выключил машину и стянул с лица маску.

– А, это ты… Хорошо. А то сегодня работы вон сколько! – И он кивнул на ящики в углу, битком набитые обувью. Эти коричневые пластмассовые ящики, в каких развозят по магазинам пакеты с молоком, отец где-то подобрал.

Не успел я пройти за прилавок, как в коврике, лежащем у порога, глухо звякнуло хитроумное сторожевое устройство (я-то его просто перепрыгивал). В мастерскую вошла старушка, то есть это я так легкомысленно обозвал её про себя, а точнее было бы сказать – почтенная пожилая леди. Людям, работающим на сервисе, очень полезно уметь разбираться в том, who is who! Приветливо кивнув отцу, она прошла мимо нас, к прилавку химчистки. А туда, услышав звонок, уже подошёл Харолд, он уже улыбался вовсю и спрашивал, как поживает миссис Тейлор. Улыбка Харолда – это не привычно-вежливая гримаса, как у многих американцев. Он улыбается от всего сердца. Харолд вообще добродушен и разговорчив. Делает всё неторопливо, но основательно и обдуманно. Профессионал высочайшего класса. Я всегда с интересом прислушиваюсь к его разговорам с клиентами.

– Миссис Тейлор, уж не знаю, смогу ли это очистить… Жвачка, не так ли? Уж очень она въелась, а материал тонкий, нежный… Но конечно, я сделаю всё возможное…

– Пустяки, – отвечает миссис Тейлор, с улыбкой махнув ручкой. – Не получится, так не получится!

«А зачем же ты несла чистить это старье? – думаю я с насмешкой. – Выкинула бы, да и всё! Жадина ты, жадина!»

И снова мои суждения оказались легкомысленными. Как объяснил мне позже Харолд, «старье» было дорогим фирменным платьем, оно стоило не меньше трехсот долларов.

Закончив дела с Харолдом, миссис Тейлор направилась к нам и положила на прилавок пару туфель. Тут уже и я сразу понял, что туфли – очень хорошие, из дорогой кожи. Правда, не новые: набойки стерлись. Миссис Тейлор просит их сменить.

Когда я здесь, отец обычно поручает мне принимать работу у клиентов. И английский у меня получше, и от починки обуви он может не отрываться. Впрочем, отец внимательно прислушивается к моим переговорам. И не зря…

Узнав, о чем просит миссис Тейлор, я уже собираюсь выписать ей квитанцию на замену набоек – стоит это $3.50. Но папа, в отличие от меня, прекрасно понимает, что она клиентка богатая и перспективная: миссис Тейлор здесь не в первый раз. Ей можно предложить экстрасервис! Отец мгновенно оказывается рядом и, взяв в руку туфлю, начинает разговор.

– Э-э, миз Тейлор, ван секунд… – Папа подносит туфлю к самым глазам, потом ставит её на прилавок и, присев на корточки, разглядывает что-то…

– Видите это? – подсунув палец под носок туфли, отец показывает, что носок приподнят. Он озабоченно покачивает головой: – Плохо! То есть вери бед!

Пользуясь таким наглядным методом, а также своим нехитрым словарем, отец быстро убеждает миссис Тейлор в том, что подметки чуть-чуть прогнулись и их стоит сменить, иначе туфли скоро деформируются. Кстати, он действительно считает, что такая профилактика, в иных случаях даже не выгодная для сапожника, помогает дольше сохранять обувь в хорошем виде.