Я смотрела на бабку влюбленными глазами и ничего не могла поделать с разъезжающимся до самых ушей ртом. Чем круче забирала бабка, тем больше мне хотелось выскочить на середину круглого стола и исполнить что-нибудь зажигательно-африканское. Но, хорошо понимая, что бедной настрадавшейся старушке необходимо выпустить пар, молчала, словно мраморное надгробие.

Рядом со мной, опершись рукой о стол, сидел Стас и устало моргал здоровым глазом на разошедшуюся хозяйку. Навоевавшись и отведя душу, бабка наконец сообразила, что никакого достойного ответа сегодня не дождется, расслабилась и успокоилась.

— Так, — возвестила она через пару минут, — дай-ка я тебе, милок, припарку к глазу сделаю. Не дело такому парню на белый свет щуриться…

Бабка деловито усеменила в кладовку, где хранила преогромное количество разных лекарственных трав. По части ботаники она вообще была большим специалистом, избавить от синяка или больного горла ей было раз плюнуть.

— Ну вот, — вздохнула я, поднимаясь, — теперь Степанида Михайловна возьмется за тебя как следует, и от твоих синяков и следа не останется… Давай я пока плечо перевяжу…

— А жаль, — протянул Стас задумчиво.

— Жаль? Почему это?

Он не ответил и послушно подставил плечо. Меняя повязку, я честно старалась понять, почему это Стас жалеет свои синяки. Тут и бабка вернулась. К подбитому глазу прибинтовали вату, смоченную в каком-то пахучем зеленом отваре, я решила, что если к утру глаз останется на месте, то наверняка все пройдет. Потом бабка быстро смазала все синяки и ссадины и решительно погнала Стаса в постель. Махнув ему на прощание ручкой, я направилась в душ.

* * *

— И не говори, не говори! Вот ужасть-то!

Я открыла глаза, оторвала голову от подушки и прислушалась.

— И упокойники есть… Вадьку Савченку убили и дружка дружку поубивали… Вот где страсть-то, а ты говоришь: «Кино!» Такого кина-то еще не увидишь!

В изнеможении откинувшись на подушку, я простонала. У нас в гостях Киревна. С последними известиями.

Несмотря на некую витиеватость в изложении, Киревна, как правило, передавала подлинную информацию, так что если дело обстояло именно таким образом, то для нас это совсем неплохо.

Попробовав чуток потянуться, я ойкнула. Тело ломало, словно вчера я разгружала вагоны с углем, причем посредством одного лишь детского совка. Накинув на плечи халат, я подвигалась на негнущихся ногах до двери.

— Батюшки, Настасья! Когда ж это ты вернулась? Ну как отдохнула? Чевой-то ты бледненькая такая, не загорела совсем? — взбодрилась Киревна, разглядев в дверях мою физиономию.

— Погода была плохая, — загрустила я, силясь прикрыть халатом разбросанные по всему телу синяки, — солнца не было, а без него какой загар?

— Да-а… — неуверенно согласилась бабулька и сразу же оживилась:

— А у нас тут чего деется! Страх господень! Дом вчера горел…

Еще минут двадцать мы с бабкой Степанидой внимательно выслушивали шипящие завывания, решив на всякий случай не показывать свою осведомленность в данном деле. Наконец рассказчица выбилась из сил и отправилась дальше, снабжать информацией очередную жертву. Когда дверь за Киревной закрылась, мы с бабкой переглянулись.

— Дай-то бог, — шепнула Степанида и перекрестилась.

Я покивала и направилась к умывальнику. Тут я вспомнила, где находится моя зубная щетка, и пошла в сарай. Покопавшись в багажнике «девятки», отыскала пакетик и вернулась обратно. Жизнь потихоньку возвращалась в старое русло…

— Стас проснулся? — спросила я, окончив водные процедуры.

— Вроде нет, — отозвалась бабка, — я не заходила, побоялась разбудить…

Осторожно приоткрыв дверь Стасовой комнаты, я прислушалась. Он спал. Вернее, не спал, а метался по подушке, повязки на глазу не было, она валялась на полу.

Я подошла ближе и положила руку на потный лоб. Лоб был раскаленным, а разбитые губы — сухими и потрескавшимися. Тронув за руку, я позвала Стаса по имени, но он не очнулся, лишь застонал. Сердце мое затряслось, словно заячий хвост, и я бросилась к бабке.

— Степанида Михайловна, у него жар… Он не просыпается…

Однако в отличие от меня бабка проявила себя молодцом и не стала впадать в панику.

— Ничего, Настя, ничего… Сейчас…

Она быстро объяснила мне, что нужно делать, и через три минуты я вихрем носилась по дому, точно выполняя все указания. Первым делом я положила Стасу холодный компресс на лоб и смочила губы, а тут уже подоспела сама бабка. Сменить промокшую повязку оказалось делом нелегким, Стас отличался весьма солидной комплекцией. Ворочая его с боку на бок, мы целиком протерли его бабкиной настойкой, на что ушли последние силы, и к концу процедуры пот с меня лил прямо на пол. Вскоре температура у Стаса немного упала, и он перестал метаться. Притащив низенькую табуретку, я устроилась в изголовье его кровати. Ближе к ужину я сообразила, что забыла позавтракать. В два прыжка достигнув кухни, я схватила сдобную булку и вернулась обратно.

За окошком давно висел месяц, когда бабка снова заглянула в комнату.

— Иди спать, Настя, ночь на дворе… Ему лучше, не волнуйся. А если что, я сама пригляжу… Иди ложись…

— Нет, — решительно мотнула я головой, — лучше я…

Чего вам ночью со второго этажа бегать? Вы ложитесь, я посмотрю…

Бабка Степанида усмехнулась неизвестно чему и покачала головой:

— Ну сиди, раз так…

Заскрипели ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж, потом я услышала, как, тяжело шаркая ногами, бабка зашла в свою комнату. Мне было жаль ее, вся эта многодневная кутерьма тяжело далась и железной Степаниде.

Я проснулась оттого, что спина затекла до невозможности. В комнате царили сумерки. За окошком серым облаком дрожал предрассветный туман, размазывая силуэты садовых деревьев в неясные мутные тени. Шевельнувшись, я поняла, что все еще сижу на табурете возле кровати Стаса. Подняла голову и с удивлением поняла, что он не спит, а, прислонившись спиной к стене и положив расслабленные руки на согнутые колени, смотрит на меня. По большому счету, ничего сверхъестественного в этом не было, но я так обрадовалась, что, не рассчитав, скатилась с табуретки. Но тут же перевернулась на коленки и поставила локти на кровать. Чуть прикрыв веки, Стас внимательно наблюдал за моими кувырками, и на губах его застыла весьма непонятная улыбка. Она была грустной и какой-то отрешенной, и вообще, выражение его лица мне совсем не понравилось. Чему он так странно улыбался и что за мысли одолевали эту головушку, оставалось только гадать.

— Привет, — чуть склонив голову набок, я улыбнулась, — как дела?

— Привет… Нормально… Похоже, я малость.., приболел?

— Малость! — фыркнула я, поведав Стасу о вчерашнем кошмаре. — Хорошо бабка в этих делах кумекает…