Хотя нефтяное изобилие изначально чревато подобными спекулятивными вспышками, Персидский залив, похоже, обладает иммунитетом к другой проблеме, от которой страдают многие страны, богатые сырьевыми ресурсами. Речь идет о «голландской болезни». Названное в честь кризиса, поразившего Нидерланды в 1960-х, это явление возникает, когда рост мировых цен на главный экспортный товар, в данном случае нефть, приводит к резкому увеличению стоимости национальной валюты, из-за чего экспорт других продуктов страны становится менее конкурентоспособным и, следовательно, в других отраслях начинается спад. Как мы уже убедились, эта проблема может сильно ударить по экономике государства, серьезно зависящего от экспорта любого сырьевого товара. В последние годы эта болезнь поразила Бразилию, Россию и ЮАР. Но, как я уже сказал, страны Персидского залива практически застрахованы от этой проблемы, ибо помимо нефти они почти ничего не экспортируют. В них нет ни обрабатывающей промышленности, ни сервисной сферы, которые могли бы пострадать в данной ситуации. У экономики государств этого региона нет иных конкурентных преимуществ: кроме нефти, им приходится импортировать почти все. Даже местные компании по производству стекла – окруженные, по сути, миллионами километров песчаной пустыни – вынуждены импортировать основной ингредиент, ибо весь местный песок недостаточно высокого качества. Страны Персидского залива винить тут, конечно же, не в чем; данная ситуация лишь свидетельствует о том, как трудно построить современное общество с разнообразной экономической базой в негостеприимной пустыне.

Таким образом, государства этого региона можно считать ярчайшим примером, еще раз подтверждающим, что никакие два формирующихся рынка нельзя трактовать и оценивать одинаково и что экономический путь ни одной страны невозможно понять, руководствуясь простым набором правил. Страны Персидского залива нарушили десятки основных правил экономического развития: у них отсутствует производственная база, они испытывают явный недостаток квалифицированной отечественной рабочей силы, в них практикуются самые щедрые дотации и субсидии на всем земном шаре при практически полном отсутствии налогов – и все же благодаря нефтяному изобилию их экономика, судя по всему, будет в обозримом будущем быстро расти. В этом мире в себе есть совсем небольшие государства, самые богатые на всей планете, которые, похоже, будут процветать благодаря нефти еще не одно десятилетие. Персидский залив служит веским доказательством того, что каждая развивающаяся нация и каждый развивающийся регион, особенно четвертого мира, поистине уникален.

Мы все находимся на замечательной вечеринке и знаем, что по правилам игры в какой-то момент через огромные двери террасы ворвется Черный всадник, который повергнет гуляк. Ушедшие с праздника раньше могли бы спастись, но музыка и вино так соблазнительны, что мы не хотим уходить и только постоянно спрашиваем друг у друга: «Который час? Который сейчас час?» Но ни на одних часах в доме нет стрелок

Известный драматург Артур Миллер однажды заметил: «Эпоха кончается, когда исчерпываются ее основные

иллюзии». Большинство иллюзий, приведших к глобальному экономическому буму прошедшего десятилетия, – вера в то, что рост мировой экономики навеки перешел на более высокий уровень, и надежда на то, что Федеральная резервная система (или центральный банк любой страны) способна сгладить любые взлеты и падения экономического цикла, – действительно канули в Лету. И все же одна идея по-прежнему остается в силе, занимая умы и поражая воображение рынков. Суть ее в том, что неумолимый рост Китая и других крупных формирующихся рынков будет и впредь стимулировать «сырьевой суперцикл» – пролонгированный и уверенный рост цен на сырьевые товары, от нефти до меди, от серебра до кукурузы и сои. Это убеждение послужило основной причиной для оптимизма при оценке перспектив целого ряда государств, живущих за счет экспорта сырья: Бразилии, Аргентины, Австралии, Канады и некоторых других стран.

Я назвал эту иллюзию сырьекомом (по аналогии с доткомом), ибо в некоторых отношениях данная ситуация поразительно напоминает безумие с акциями высокотехнологических компаний, охватившее мир в конце 1990-х. В разгар эпохи доткомов в их активы было вложено 30 процентов всех денег, инвестированных в глобальные рынки капитала. А когда этот «пузырь» в конце концов лопнул, на смену технологическим компаниям в качестве главного инвестиционного выбора пришли сырьевые отрасли. К началу 2011 года на них приходилось 30 процентов мировых фондовых бирж. Ни в одном «пузыре» нет ничего хорошего; лопнув, каждый из них оставляет после себя ту или иную степень нищеты и разочарования. Но по сравнению с бумом высоких технологий, эпоха сырьекомов оказала на мировую экономику намного более значительное и негативное влияние.

Этот ажиотаж создал целую новую отрасль, превращающую сырье в финансовые продукты, которыми можно торговать, словно акциями. Нефть, пшеница и платина раньше продавались в основном как сырьевые материалы, а теперь преимущественно как рискованные ценные бумаги. Медь накапливается на таможенных складах не потому, что хозяева планируют чуть позже пустить ее на производство проволоки, а потому, что на ней, как и на золоте, «сидят» спекулянты, рассчитывая однажды продать товар с огромной прибылью. Объемы дневных торгов нефтью сегодня затмевают объемы дневного потребления этого продукта, подстегивая дальнейший рост цен. И хотя рост цен на акции, включая и акции технологических компаний, как правило, стимулирует развитие экономики, высокие цены на главные продукты, такие как нефть, влекут за собой неизбежные затраты и для бизнеса, и для потребителей и, по сути, очень мешают экономическому росту.

Именно так ощущают такое явление, как сырьеком, обычные, рядовые граждане – как якорь, сковывающий каждое их движение, а вовсе не как нечто новое и интересное. В свое время доткомы, сметя преграды финансового мира, привлекли всеобщее внимание: они вызывали огромный ажиотаж в мировых СМИ и превращали скромных офисных служащих во внутридневных трейдеров. Эта эпоха была порождением безграничного оптимизма, веры в прогресс человечества и ощущения, что инновации Кремниевой долины непременно изменят мир к лучшему.

CEO компаний высоких технологий стали популярны не менее рок-звезд, ведь они обещали людям прекрасное будущее: повышение производительности труда, снижение цен и высокую зарплату за разработку новых идей в крутой офисной атмосфере инновационной экономики либо отличные прибыли от торговли акциями со своего ноутбука в уюте собственной гостиной. Еще в конце 1990-х было просто невозможно заинтересовать инвесторов чем-либо не имевшим отношения к высоким технологиям и к США; некоторые заговорили о зарождающихся рынках как о «рынках всеобщего объединения благодаря новым технологиям», аналитики же тратили массу времени на поиски новой Кремниевой долины и, верные долгу, находили, но зачастую в очень уж неожиданных местах, например в тесных офисах, прятавшихся на чердаках и в подвалах городов всего мира, от Праги до Куала-Лумпура.