Карос Инвиктад помолчал и вздохнул. Жезл начал похлопывать по плечу.

– Хотите отсрочить неизбежное… Понимаю. Но мне вовсе не улыбается торчать здесь всю ночь. Я хочу спать и уберусь при первой возможности. Вам холодно, Нисалл. И комната эта ужасная. Давайте вернемся в мой кабинет. У меня найдется лишний плащ, который защитит от сквозняка. Там и письменные принадлежности наготове. – Он повел жезлом и повернулся.

Дверь открылась, и Нисалл, увидев в коридоре двух стражников, беспомощно двинулась за Каросом Инвиктадом.

Вверх по лестнице, дальше по коридору, в кабинет. Карос Инвиктад, как обещал, нашел плащ и заботливо укутал плечи Нисалл.

Она завернулась поплотнее.

Патриотист указал ей на кресло у громадного стола, на котором ждала стопка листов пергамента, кисточка из конского волоса и чернильница с чернилами кальмара. Чуть в стороне от чернильницы стояла маленькая странная коробочка без крышки. Не удержавшись, Нисалл заглянула в коробочку.

– Это вас не касается. – Карос произнес эти слова более высоким тоном, чем обычно, и Нисалл, повернувшись, увидела, что он нахмурился.

– Вы держите домашнее насекомое, – удивилась Нисалл, отметив румянец на щеках Кароса Инвиктада.

– Как я сказал, это вас не касается.

– От него вы тоже добиваетесь признания? Придется обезглавить его дважды. Очень маленьким лезвием.

– Развлекаетесь, сударыня? Сядьте.

Пожав плечами, она повиновалась. Уставилась на чистый пергамент, потом потянулась за кисточкой. Рука дрожала.

– В чем вы хотите, чтобы я созналась?

– Ничего конкретного. Вы, Нисалл, признаете участие в заговоре против императора и империи. Вы заявляете это по своей воле и в здравом уме и принимаете судьбу, ожидающую всех предателей.

Она обмакнула кисточку в чернила и начала писать.

– Я рад, что вы так хорошо держитесь, – одобрил Карос Инвиктад.

– Я беспокоюсь не о себе, – сказала она, дописав краткое заявление и поставив пышную роспись, не совсем скрывшую дрожь руки. – О Руладе.

– Он почувствует к вам только злость, Нисалл.

– Повторяю, – сказала она, выпрямляясь в кресле. – Я беспокоюсь не о себе.

– Ваше сочувствие восхитительно…

– Она распространяется и на вас, Карос Инвиктад.

Он потянулся, забрал пергамент и помахал им, чтобы просушить чернила.

– На меня? Сударыня…

– Когда император узнает, что вы казнили женщину, носящую его наследника, то, хоть магистр Патриотистов, хоть нет…

Пергамент выскользнул из пальцев Кароса Инвиктада. Жезл замер у плеча.

– Ложь. Это легко доказать…

– И в самом деле. Позовите лекаря. Хоть один-то должен быть поблизости – вдруг палач занозу посадит или скорее трудовая мозоль прорвется.

– Когда ваша уловка раскроется, Нисалл, о милосердии можете забыть, невзирая на подписанное признание. – Карос нагнулся и подобрал пергамент. Затем поморщился. – Слишком много чернил – они растеклись, документ недействителен.

– Я привыкла писать письма стилусом по воску.

Он шлепнул пергамент на стол перед ней – обратной стороной кверху.

– Заново. Я сейчас вернусь – с лекарем.

Нисалл услышала, как за спиной захлопнулась дверь. Заново написав признание, она отложила кисточку и поднялась. Склонилась над коробочкой, где кружилось двухголовое насекомое. Ты кружишь и кружишь. Чувствуешь смятение? Беспомощность?

Суета где-то внизу. Голоса, потом что-то со звоном упало.

Дверь за спиной распахнулась.

Нисалл повернулась.

Вошел Карос Инвиктад и стремительно направился к ней. По пути повернул нижнюю часть жезла, и оттуда выскочило короткое лезвие.

Подняв голову, Нисалл посмотрела в глаза человека.

И не увидела в них ничего человеческого.

Он вонзил лезвие ей в грудь, в самое сердце. Потом еще и еще; она упала, повалив кресло.

Нисалл слышала, как треснул ее лоб, почувствовала легкий укол, потом сомкнулась тьма. О, Тиссин…

Брутен Трана отпихнул раненого стражника плечом и вошел в кабинет Инвиктада.

Магистр Патриотистов пятился от обмякшего тела Нисалл; жезл в его руке – обнаженное лезвие – блестел алым.

– Требовалось ее признание…

Тисте эдур прошел к столу, отшвырнув ногой перевернутое кресло, поднял лист пергамента и прищурился, разбирая летерийские слова. Одна строчка. Заявление. Действительно, признание. Брутен Трана почувствовал, как замерло сердце.

В коридоре послышались шаги воинов эдур. Не оборачиваясь, Брутен Трана произнес:

– К’ар Пенат, забери тело первой наложницы…

– Это произвол! – прошипел Карос Инвиктад. – Не прикасайтесь к ней!

Зарычав, Брутен Трана шагнул к нему и ударил тыльной стороной левой ладони.

Брызнула кровь, Карос Инвиктад пошатнулся, роняя жезл, и ткнулся плечом в стену; кровь потекла из губ и носа.

Из коридора воин заговорил на языке эдур:

– Командир! Второй женщине отрубили голову.

Брутен Трана аккуратно скатал лист пергамента и сунул его под кольчугу. Потом рывком поставил Кароса Инвиктада на ноги.

Он ударил его снова, потом еще. Брызги крови, выбитые зубы, струйки алой слюны.

Еще. Еще.

Завоняло мочой.

Брутен Трана ухватил двумя руками шелк под дряблой шеей и встряхнул летерийца, сильно, глядя, как болтается туда-сюда голова. Встряхнул еще. Еще.

Пока чья-то ладонь не легла ему на запястье.

Сквозь захлестнувшую его ярость Брутен Трана, обернувшись, разглядел спокойные глаза К’ара Пената.

– Командир, он без сознания, а если ты продолжишь, то сломаешь ему шею.

– Чего ты хочешь, колдун?

– Первая наложница мертва – от его руки. Ты ли должен вершить казнь?

– Сестра тебя побери, – прорычал Брутен Трана, потом швырнул Кароса Инвиктада на пол. – Забираем оба тела.

– Командир, канцлер…

– Забудь про него, К’ар Пенат. Заверните тела. Возвращаемся в Вечный дом.

– А что с мертвыми летерийцами внизу?

– Охрана? А что с ними? Они решили встать на нашем пути, колдун.

– Их лекарь мертв, и некоторые истекут кровью, если мы не позовем…

– Не наша забота, – отрезал Брутен Трана.

К’ар Пенат поклонился:

– Как скажешь, командир.

Почти ничего не видя от ужаса, Танал Йатванар добрался до входа в штаб. Она исчезла. Исчезла из дворца, из самого тайного места – кандалы развалились, железо согнулось, звенья цепи разорвались, будто сделанные из сырой глины.