Из конюшни к ним навстречу выбежал грум. И Маркус, спешившись, бросил ему поводья.

— Пойдем, милая, я покажу тебе свой сад. Это совсем близко. — И протянул к ней руки. — Может, он тебе понравится. И ты поймешь, что грязь и слизняки в общем-то не так уж страшны.

Бросив на мужа скептический взгляд, Регина позволила ему помочь ей спешиться. Они долго бродили по узким аккуратным тропинкам между клумб с цветами, которым отчаянно не хватало заботливых рук, но Регина упорно молчала.

Она явно давала ему понять, что в этом смысле рассчитывать на нее не приходится.

Они как раз обошли небольшой садик и спускались по склону холма в направлении цветущего розария, когда позади них вдруг раздался леденящий душу крик. Шарахнувшись от испуга, Маркус с Региной разом обернулись и увидели, как по склону холма, обхватив руками ногу, кубарем катится мальчишка лет семи. Из ноги его толчками бьет кровь.

Застыв на мгновение, Маркус только спустя какое-то время сообразил, что это сын садовника, страшный непоседа и егоза. Первой опомнилась Регина. Подлетев к захлебывающемуся от рыданий мальчику, она упала перед ним на колени и принялась осматривать окровавленную ногу. К тому времени как подоспел Маркус, она уже сорвала с шеи шарфик и, отыскав на земле небольшую дощечку, умудрилась сделать нечто вроде примитивной лангетки.

— Я… простите, милорд, — пролепетал малыш, заливаясь слезами. — Я только хотел увидеть… вашу леди, да свалился с изгороди и пропорол ногу. — Он повернулся к Регине. Его замурзанная мордашка была перекошена от страха. — Я ведь не умру, нет, а, миледи?

— Конечно, нет, — твердо заявила Регина. Вид крови, похоже, ничуть ее не пугал, во всяком случае, рваная рана не вызывала у нее ни страха, ни брезгливости. — Я видела раны и похуже, причем у совсем маленьких, и никто из них не умер, поверь мне. И никто не плакал. А такая царапинка, как у тебя, живо заживет, ты и глазом моргнуть не успеешь!

Ах да… кажется, она упоминала, что работала в госпитале, спохватился вконец растерявшийся Маркус.

— Чем я могу помочь? — неловко спросил он.

— Лучше всего немедленно отнести его в дом. И как следует обработать рану. Когда они подошли к задней двери флигеля, где располагалась кухня, они наткнулись на кухарку. Та, увидев из окна как хозяин несет на руках ее окровавленного сынишку, сначала пронзительно завопила, а потом кубарем кинулась им навстречу. За ней толпой неслись перепуганные горничные и судомойки.

— Тимми! Боже, спаси нас и помилуй! Тимми!

— Ничего страшного. — Регина обняла испуганную женщину за плечи, а Маркус внес мальчика на кухню.

Поспешно оглядев сына и рану у него на ноге, кухарка, похоже, убедилась, что молодая хозяйка говорит правду, и из груди ее вырвался облегченный вздох.

Регина, заметив посреди кухни стол, повелительно махнула мужу:

— Клади его туда. — Потом повернулась к кухарке: — Слушайте внимательно. Мне нужна иголка, крепкая нитка, много чистого белья — сухого и влажного. Лучше всего подойдет полотно, только чистое! И мазь Тейлора, если она у вас есть.

— Есть, миледи, как же не быть! — Кухарка метнулась к шкафу и принялась суетливо хлопать дверцами ящиков. — И иголка есть. И нитки найдутся — те самые, которыми я зашиваю животы фаршированным курам. Эти подойдут? — Тут ей на глаза попалась одна из горничных, и кухарка набросилась на нее с руганью: — А ты что стоишь, раззявив рот?! А ну живо беги за мазью! Видишь — ее светлость ждет!

Перепуганная девушка улетучилась. А дородная кухарка, подбоченившись, обернулась к сыну.

— Право слово, миледи, этот парнишка когда-нибудь вгонит меня в гроб! — запричитала она. — Дня не проходит, чтобы он не поранился! — И, смахнув слезы, принялась раскладывать на столе все, о чем просила Регина.

— Мальчишки все такие! — со слабым подобием улыбки кивнула в ответ Регина. — С ними одна головная боль!

Но стоило ей только взять в руки иголку с ниткой, как Тимми, только что вопивший благим матом, моментально побелел как полотно и жалобно заскулил.

Маркус крепко взял его за руку:

— Тихо, тихо, парень, успокойся. И не дергайся, ты же мужчина. Сейчас она зашьет твою рану, и все будет хорошо, вот увидишь. А теперь крепко держи меня за руку и не стесняйся, жми, если будет очень больно.

Тимми на мгновение даже вопить перестал. Он поднял на хозяина круглые от удивления глаза и растерянно заморгал. Все дети, жившие по соседству, боялись его до судорог, и это почему-то сильно огорчало Маркуса. Поэтому когда Регина, воспользовавшись моментом, воткнула иголку в ногу мальчика и тот не задумываясь вцепился в руку Маркуса и заорал, у Маркуса словно камень с души свалился.

— Тихо, тихо, малыш, — приговаривал он. — Держись крепче. Уже недолго.

Мальчик закусил губу, но не отвел глаз от лица Маркуса.

— А вам было так же больно, милорд, когда вы заполучили этот шрам? — наконец не выдержал он. — Наверное, вы тоже свалились с изгороди, как я, да?

— Ш-ш-ш, Тимми! — зашикала на него мать, бросив на хозяина извиняющийся взгляд.

— Нет, его сиятельство получил шрам, сражаясь с одной старой ведьмой, — вмешалась Регина. — Она хотела наложить на него страшное заклятие и даже занесла над его головой раскаленную кочергу, так ей хотелось заполучить Каслмейн. Но хотя его сиятельству было очень больно, он не отступил и держался твердо. Так же, как ты сейчас, мой храбрый мальчик.

Убедившись, что зареванная мордашка маленького Тимми слегка прояснилась и грудь уже не вздымается, как у испуганной пташки, Маркус спрятал непрошеную улыбку. Его матушка наверняка выцарапала бы Регине глаза, узнав, что новоявленная невестка назвала ее старой ведьмой.

— Ну вот и все, — объявила Регина, аккуратно откусив конец нитки. — Видишь? И не так уж больно, верно? Теперь можно избавиться от этой штуки. — Она осторожно сняла импровизированную лангетку, потом, отодвинувшись, полюбовалась ровными стежками.

Кухарка всплеснула руками:

— Ваш хорошенький шарфик! Боже, как жаль! Боюсь, он пропал, миледи!

— Ничего страшного. — Регина насмешливо покосилась на Маркуса, и губы у нее раздвинулись в улыбке. — Его сиятельство купит мне новый, не так ли?

— Хоть десять, — буркнул он. — Сколько пожелаешь.

Кухарка и горничная остолбенели, а потом украдкой обменялись изумленными взглядами. Маркус закусил губу. С таким же успехом можно было пасть перед собственной женой на колени — пусть все видят, в какого слюнявого идиота он превратился по милости этой Цирцеи.

— Ну, раз уж вы тут справились, — неловко пробурчал он, — пойду-ка я, пожалуй, посмотрю на эту изгородь.

Как только Маркус вышел за дверь, мимо него пронеслась посланная за мазью горничная. В руках у нее была коробка, полная склянок и бутылок. Хлопнула дверь, и он услышал, как она воскликнула: