– Даже если бы твой мозг был здоров, ты не услышал бы, как говорит с тобой море. Ты математик и хочешь бессмертия для себя самого, ха-ха! Что можешь ты знать о мировой душе? Подожди, – тут же добавляла она, – сначала ты должен вспомнить себя, а потом посмотрим, способен ли ты понять несколько простых вещей.

Через некоторое время, полностью восстановив способность управлять своими мускулами, я начал вспоминать. Собственная биография возвращалась ко мне частями, зыбкая, как морская пена, и всасывалась в трещины памяти. Это было странное, тревожное ощущение. Иногда я, как ребенок среди ночи, просыпался в море, не понимая, кто я и как здесь оказался. Я всплывал и качался на темных волнах, глядя на звезды. Мне снились сны. В них я был Мэллори Рингессом, маленьким послушником, изучающим булеву алгебру, был учителем, охотником, кадетом, «пареньком», отцом и сыном, а порой, в моменты просветления и экстаза, я был пилотом и рыбой – рыбой-пилотом – и постигал тайны извечного океана.

Однажды, когда я решил, что вспомнил все события своей жизни, за исключением совершенного мной убийства, собственного смертельного ранения и того, что было между этими двумя моментами – в день, когда над тихим морем курчавились белые облака, – Балюсилюсталу подплыла ко мне, толкнула носом и сказала:

– А теперь мы возьмемся за твой мозг основательно – и когда мы закончим, ты поймешь, что значит иметь мозг.

Она привела меня на глубокое место, где ждала вся остальная стая. Сотня агатангитов окружила меня, тыча холодными носами в мое обнаженное тело и облизывая с ног до головы. Повсюду, внизу и по бокам, работали плавники, и соленая пена наполняла мой рот. Потом Пакупакупаку, Цатцалюца и другие подняли меня на спинах над водой. Вдали виднелся мой островок, золотое с зеленью пятнышко на искрящейся голубизне океана. Реставраторы посвистывали, лаяли и чмокали. Вскоре им ответили такие же звуки, и море вокруг закипело от гладких черных тел. Я насчитал шестьсот тридцать фигур – потом меня уволокли под воду, и я перестал считать. (Позже я узнал, что стая насчитывает около тысячи агатангитов и что в океане обитает около десяти тысяч стай.) Балюсилюсталу – или Муму, или Сиселека – издала ряд высоких пронзительных звуков. Я понял, что она обращается к китам и дельфинам – и вскоре вокруг нас возникли их массивные тела.

– Мы пригласили глубинных богов присутствовать при твоем возрождении, – пояснила Балюсилюсталу. Я подивился умному устройству речевых органов агатангитов, дающему им возможность говорить еще и на языке китов, помимо своего.

Все это время агатангиты трогали друг друга и лаяли: информация передавалась от носа к носу и от горла к уху. Прикосновения становились все более игривыми, интимными и нетерпеливыми. Одни члены Стаи подставляли другим свои раскрытые щели. Подо мной, надо мной и со всех сторон самозабвенно совокуплялось множество пар, и в воде звучали их лай и стоны. Сначала я не понимал, что происходит, и думал, что боги обезумели от секса, но потом часть правды открылась мне – то ли телепатически, то ли через вживленные в мозг биочипы. Когда взрослая особь Стаи созревает для спаривания, сообщил мне божественный голос, она, Первая Мать, вызывает у себя овуляцию, находит партнера и совокупляется с ним. (У всех агатангитов имеются мужские половые члены, огромные, с треугольными красными верхушками – больше, чем у Бардо, но яички отсутствуют, поскольку необходимости в них нет.) Первая Мать вводит свой член в щель второй матери, и яйцеклетка поступает в совершенно особенный орган, называемый бакулой. В бакуле яйцеклетка частично оплодотворяется. Вторая мать обволакивает ее тщательно сконструированными нитями цитоплазмы, подобно тому, как вирус заражает клетку носителя своей ДНК. Затем она посредством своего члена передает яйцо третьему партнеру, который производит аналогичный процесс – и так много, много раз. Наконец, когда яйцеклетка проходит через все бакулы – агатангиты иногда именуют этот имеющий форму пончика орган «фабрикой перемен», – и все матери вносят в нее свою долю наследственности, оплодотворение завершается, и Последняя Мать принимает зиготу в свою матку, где и вынашивает плод. Таким образом, каждая агатангитка является дочерью всей Стаи.

– Но сегодня мы делаем не дочерей, а кое-что другое, – сказала мне Балюсилюсталу, глядя, как Стая под водой обменивается своей плазмой.

Трудно объяснить, что именно они делали. Семя, которое передавалось из бакулы в бакулу, было чем-то вроде бактерии, «нейрофага», поскольку предназначалось для поглощения и замены мертвых, разобщенных нервных клеток. В другом отношении оно больше напоминало информационный вирус, в который каждая мать Стаи вплетала цепочки исправленной ДНК, тоненькие ассоциативные волокна. Извиваясь в экстазе, они переносили этот вирус из одной бакулы в другую. Импульсивная десятая мать вносила свои ассоциации по вдохновению, более рассудительная пятисотая мать отменяла их и вносила свои. Когда вирус был близок к завершению, Балюсилюсталу приняла его в свою бакулу, где произвела окончательную доводку.

– Теперь мы введем это в твой мозг, – сказала она. – Я прошу тебя принять дар моих сестер.

Я, должен признаться, не желал принимать от них никаких даров. Я был еще не вполне собой, но соображал достаточно, чтобы испугаться. Я не знал, как они вскрыли мой мозг – возможно, применили разборочные механизмы, чтобы разделить швы и растворить черепные кости. Мне казалось, что все мое тело вскрыто и теперь анатомируется слой за слоем, клетка за клеткой. Вода покраснела от кровавых нитей. Различные части моего организма плавали в соленом море, медленно разворачиваясь. Из мозга удалили некоторые биочипы. Когда мне ввели вирус, я закричал – не от боли, а от страха, что этот вирус уничтожит меня вместо того, чтобы исцелить. Мой крик донесся по взбаламученной воде до группы тупорылых кашалотов, и я услышал булькающие стоны, напоминающие смех. Балюсилюсталу заговорила, не разжимая рта, и я услышал ее голос внутри себя.

– Глубинные боги хотели бы знать, почему это обезьяны всегда кричат, когда рождаются. Потому что они глупые, объясняю я, ха-ха.

– Я не рождаюсь, я умираю! Вы убиваете меня.

– Мы делаем тебя тем, чем ты мог бы стать.

– Чтобы жить, я должен умереть. Этот вирус убьет меня, я знаю.

– О-хо-хо, до чего же ты прост! То, что мы сконструировали, на самом деле не вирус.

– А что же это?

– Ну, мы ведь боги, ха-ха! Мы создали это семечко в своих телах, чтобы исцелить тебя. Можешь называть его божественным семенем.

– Вирусы – это наиболее примитивная ДНК, заражающая и убивающая клетки высшего порядка – так учили меня экологи, когда я был послушником.

– Глупость какая! Божественное семя будет искать мертвые мозговые клетки – ведь многие части твоего мозга мертвы.

– Горе мне, горе, как сказал бы Бардо.

– Оно по-своему разумно. Оно вводит ассоциативные связи в умершие клетки, ненадолго оживляя их. И берет на себя программирование ДНК.

– Я ухожу на ту сторону – горе мне.

– Слушай, Человек, – это и есть то, чем мы занимаемся на Агатанге. Ассоциативные связи репродуцируются в тысячекратном размере. Размножение – это жизнь, глупый ты Человек. Новые связи самоорганизуются, сплетаются вместе, как морские черви, формируют тысячи цепочек. Когда они разрастаются, нейрон лопается, гибнет, и рождается новое божественное семя, тысячи божественных семян.