Поздним вечером того же дня мы приехали на место встречи. Белый волдырь Пелаблинки освещал наш путь. На безбрежной равнине моря стояла одинокая снежная хижина. Соли не вышел наружу и ни словом не перемолвился с женщинами. Мать с Жюстиной построили для нас другую хижину. Я впал в глубокую кому, но мать не позволяла отверстиям у меня в голове зарастать.

– Он будет жить, – твердила она Жюстине, – если только нам удастся доставить его домой вовремя.

Мы ждали ветрорез три дня и три ночи, полных ветра и боли, и он наконец прилетел. Оставшийся путь до Города мы проделали быстро, вернувшись к его сверкающим шпилям и к толпам специалистов, встречавших нас на Крышечных Полях. Они ликовали, пока мать с Жюстиной не вышли из ветрореза и наша трагедия не стала общим достоянием. Но я был слеп к завоеванной нами славе и почти уже не чувствовал боли. Меня отнесли в темное помещение под Полями, предназначенное для омоложения пилотов. Резчики вскрыли мой череп и объявили, что, несмотря на почти ювелирную работу, проделанную матерью, камень Сейва уничтожил часть моего мозга. Вскоре после этого выяснилось, что наши страдания были напрасны, поскольку привезенная нами плазма деваки мало чем отличалась от клеток современного человека. Мастер-расщепитель не обнаружил в их ДНК послания Эльдрии. Секрет жизни остался неразгаданным – возможно, ему предстояло навсегда остаться под покровом тайны. Главный Цефик выразил сожаление по поводу неудачи нашей экспедиции.

– Больше всего мне жаль Мэллори – он потерял слишком большую часть мозга, чтобы мы могли вернуть его к жизни. Жаль, что он заплатил такую цену ни за что ни про что.

Рано или поздно приходит время, когда удача изменяет нам и наши часы волей-неволей перестают тикать. Ни цефики, ни резчики, не геноцензоры не смогли мне помочь. Сохранять живым поврежденный, ущербный мозг для них было бы преступлением, а для меня адом – жизнью без зрения, слуха, любви и надежды. Гораздо лучше принять свою судьбу, когда твое время приходит – и это было бы куда легче, все равно что упасть с темной винтовой лестницы, выше той, что в башне Хранителя Времени, лестницы без света и без конца. И вот там, в маленькой темной каморке, почти что в виду Утренних Башен Ресы, в холодной бесснежный день глубокой зимы, я обратил свой взор внутрь, в еще более густую тьму, и упал. Упал и по сей день продолжаю падать.

В Городе я умер своей первой смертью.

В смерти многое зависит от состояния разума.

Морис Габриэль-Томас, программист Веков Роения

Кто может знать, что такое быть богом? Кто может сказать, которая из генетически подправленных человеческих рас – альфы с Ании, хоши, ныованийские архаты и прочие – достигла божественной власти, а которые представляют собой всего лишь долгожителей, обитающих в причудливых, порой очень красивых телах? Сколько мудрости должна накопить раса, прежде чем приблизиться к божественному уровню? Какими знаниями, какой мощью, какой степенью бессмертия должна она обладать? Кто такие боги-короли из скопления Эриады, построившие кольцевой мир вокруг Примулы Люс, – компьютеры в человеческом образе или нечто высшее? Я не знаю. Я плохо разбираюсь в эсхатологии, в ее бесконечных дебатах и ее скрупулезной классификации. Колония Мор утверждает, что главное – не статус расы, а ее направленность. Куда, например, движутся агатангиты – к божественным высотам или к эволюционному тупику? Для меня, прибывшего на таинственную планету Агатанге в качестве трупа, существовал только один критерий проверки уровня их божественности, а именно: в какой степени владеют они тайной жизни? Знают ли они, плавающие в теплых, вечно голубых водах Агатанге, что есть жизнь и что есть смерть?

Я говорил и повторяю, что Невернес – самый красивый город во всех Цивилизованных Мирах, но Ледопад, красивый на свой замороженный манер, – не самая прекрасная из планет. Самая прекрасная среди них – Агатанге. Из космоса она похожа на голубой с белыми искрами драгоценный камень, плавающий в украшенной бриллиантами чаше черного янтаря. (Я, надо заметить, увидел ее такой только после своего воскрешения. При посадке я не видел ничего, поскольку был мертв.) Звезды, окружающие Агатанге, лучатся светом, и ночное небо над океаном переливается огнями. Море бывает темным только в ненастные ночи, да и то это темнота скорее ртутная и кобальтовая, чем обсидиановая или чернильная. Океан, покрывающий поверхность всей планеты, если не считать небольшого количества мелких островов, – это теплая, тихая купель, изобилующая рыбой и прочей подводной жизнью. В мелких водах кишат миллионные косяки макрели и тунца, в глубине более крупная ранита охотится на других, безымянных рыб. Летучие рыбы, опьяненные, видимо, красотой своего существования, водятся там в таком количестве, что море на многие мили кажется ковром из трепещущего серебра. Именно это буйство жизни, должно быть, побудило первых агатангитов придать своим человеческим телам форму тюленьих, чтобы уйти в безмолвные глубины океана и наполнить его своим богоподобным потомством.

«Если соблюдать точность, то агатангиты не боги, а богочеловеки, – сказала мне позднее Колония Мор. – Они не стремятся к личному бессмертию, не стремятся уйти из тюремных стен материи, как Эльдрия, и не пытаются переделать вселенную по своему вкусу». На Агатанге, сообщила она, люди прибыли с первой волной Роения. Самая распространенная гипотеза о возникновении новой расы, которая по воле случая как раз и является достоверной, такова: давным-давно, в конце третьей интерлюдии Холокоста, группа экологов бежала со Старой Земли на одном из первых космических лайнеров. С собой они взяли замороженные зиготы нарвалов, дельфинов, кашалотов и других вымерших морских млекопитающих. Открыв планету с плодородным океаном и девственным, незагрязненным воздухом, они разморозили привезенные зиготы и стали растить китов и дельфинов, оберегая их от акул и прочих хищников. Молодь выросла под звуки китового языка, заложенные в корабельный компьютер, и экологи выпустили их в голубую купель океана. Празднуя счастье своих питомцев, люди откупоривали бочки столетнего вина и курили водоросли, которые сами открыли и назвали тоалачем. Отпраздновав же, они пришли в себя и опечалились, завидуя китам, чье счастье им не дано было испытать. Мастер-эколог заявил, что Землю привел к гибели человек со своими обезьяньими лапами, без конца загребающими сухопутные куски планеты и прочее имущество. Человек – просто неудачный вид, ошибка природы. Ну а если попробовать исправить эту ошибку? Накурившись тоалача, экологи узрели, какой могла бы стать их жизнь, и снабдили собственное потомство острыми носами, плавниками и раздвоенными хвостами. Свой водный мир они назвали Агатанге, что значит «место, где все движется к абсолютному добру». С тех пор прошло несколько тысячелетий, и даже эсхатологи затрудняются сказать, куда же движутся агатангиты – к абсолютному добру или к вырождению.

Стремясь к абсолютному добру в собственном понимании (а может быть, просто потому, что она дала мне жизнь и любила меня), моя мать решила доставить мое замороженное тело на Агатанге. Ее вдохновляла история Шанидара. Если уж богочеловеки вернули жизнь ему, почему бы им не сделать того же для пилота нашего знаменитого Ордена? Она совершила перелет на лайнере, шедшем за Пурпурное Скопление, и передала мой труп группе (или скорее семье) агатангитов, именовавших себя Реставраторами. После этого ей предложили покинуть планету и ждать в одной из маленьких гостиниц на ее орбите, когда Реставраторы совершат – или не совершат – свое чудо.