Вытираясь полотенцем, из ванной пришел Волохов. Лицо у него было опухшее, глаза заплывшие, и смотрел он в сторону.

– Присаживайся, Павел. Иван, налей-ка ему полстакана.

– Вина?

– Вина, вина.

Иван достал початую бутылку и налил водку в тонкий стакан.

– Давай, Павел. Но смотри! Неправильный опохмел приводит к запою.

Волохов выдохнул воздух и в два глотка влил в себя водку. Иван вытащил из холодильника банку с остатками квашеной капусты и, засуетившись, метнулся к мойке, схватил вилку и подал ему. Волохов помотал растрепанной головой, залез в банку пальцами и, выудив желтоватые капустные нити, запрокинул голову и отправил их в рот. Потом выпил из банки остатки рассола и захрустел капустой. Александр Ярославович, стоя в дверях, насмешливо покачал головой.

На улице засигналил автомобиль. Иван выглянул в окно.

– Машина приехала. Это Сергей Владимирович.

– Так, Иван, помоги ему спуститься по лестнице. Вещи я возьму и дверь закрою.

Волохов поднял голову и икнул.

– Кому это – «помоги»? Это мне «помоги»?

Он встал, и его бросило на стену. Александр Ярославович придержал его.

– Иван, положи его руку себе на плечо. Вот так. Ступайте, я догоню.

На лестнице Волохов, оскальзываясь на каждой ступеньке, совсем повис на Иване. Он был тяжелый, и Иван быстро выдохся.

– Ты меня прости, Вань, – бормотал Волохов, – я … это, позволил себе того… ну, немного расслабиться. А, да что там, нажрался я, как свинья! Опа… – он опять поскользнулся и Иван еле удержал его, – простишь?

Иван, стараясь отвернуть лицо, чтобы не дышать перегаром, кивнул.

– Что вы, Павел, все в порядке.

– А я тебе за это спою, – сообщил обрадованный Волохов.

– Может, не надо? – робко усомнился Иван.

– Надо! Слушай:

У меня идет все в жизни гладко,

и аварий не было пока!

Мне знакома каждая палатка,

где нальют мне кружечку пивка! Ст. А. Фатьянова

– Концерт по заявкам, – проворчал, обгоняя их, Александр Ярославович.

Он открыл дверь и придержал ее. На улице возле джипа с открытой задней дверцей стоял Брусницкий.

– О-о, какие люди, – Волохов простер руки, – Серега!

– Паша, – Брусницкий ловко уклонился от объятий и, подхватив его под мышки, направил в салон автомобиля, – Ваня, садитесь вперед.

– Сергей Владимирович, здесь вещи Ивана. И бутылка водки в дорогу. Больше не берите, – Александр Ярославович передал рюкзак, – ну, с богом.

Иван перекрестился и захлопнул дверцу.

Когда выехали за кольцевую автодорогу, Брусницкий прибавил газу. С заднего сиденья доносились неразборчивые звуки.

– Ваня, что он там бормочет?

Иван повернулся назад. Волохов лежал на спине, прикрыв глаза ладонью, и тихо напевал.

– Песню поет, – тихо сказал Иван.

– Какую?

Иван прислушался.

О чем я печалюсь, о чем я грущу

Одной лишь гитаре открою

Девчонку без адреса всюду ищу,

И днем, и вечерней порою…

(Ст. В. Лившица)

Было около двух часов ночи, когда Брусницкий затормозил возле придорожного кафе и предложил передохнуть. Площадка перед кафе была освещена, чуть в стороне, в тени смешанного леса, стеной стоявшего вдоль трассы, расположились старенький «Москвич» и длинный трейлер. Иван вышел размять ноги. Из приоткрытых окон «Москвича» доносился богатырский храп.

Круглосуточное кафе представляло собой маленький деревянный домик с открытой террасой. В единственном окне за ситцевой занавеской приветливо горел приглушенный свет. Брусницкий постучал по косяку распахнутой двери.

– Есть кто живой?

Из домика показалась заспанная женщина лет тридцати в простом платье и вязаной кофте.

– Слушаю вас?

– Что-нибудь горячее можно поесть?

– Сейчас могу приготовить только яичницу.

– Пойдет, – кивнул Брусницкий, – а суп есть?

– Вчерашний харчо, – женщина виновато развела руками.

– Главное, чтобы острый и горячий. Значит так, две яичницы, чай, харчо, – он оглянулся на Ивана, – сладкое есть?

– Булочки с маком.

– И две булочки.

Стояла теплая ночь, ясная, но безлунная. Брусницкий с Иваном присели на террасе за длинный деревянный стол. Брусницкий закурил. Вокруг голой лампочки вились мошки. Иван прихлопнул на шее комара.

– Как интересно, – сказал он, – словно в старину придорожный трактир на тракте.

– Так и есть, – кивнул Брусницкий, – здесь в основном дальнобойщики перекусывают. Ну и туристы, конечно. Вроде нас.

Женщина принесла хлебницу и салфетки.

– Хозяюшка, – попросил Брусницкий, – пару стаканчиков пустых не дадите?

– Дам, конечно, – женщина зевнула, прикрывая рот, – простите, весь день на ногах.

Иван посмотрел на джип.

– Разбудим?

– Погоди пока. Сейчас, поесть принесут.

На большом подносе женщина принесла заказ. Горячая яичница с колбасой и харчо клубились паром в белых тарелках, словно промоины во льду в морозный день.

Брусницкий вернулся к машине и растолкал Волохова.

– Павел, пойдем, перекусим.

Волохов поднялся на сиденье, высунулся из салона и огляделся.

– Куда это нас занесло, – он сильно потер ладонями лицо. – Какая, к черту, еда! Вы что, издеваетесь?

– А под сто грамм?

– А-а, – протянул Волохов, выбираясь из машины, – вот с этого начинать надо. Куда едем-то?

– Отдыхать, – подумав, ответил Брусницкий.

Иван уплетал яичницу за обе щеки. Волохов потрепал его по голове.

– Привет. А как же пост?

– Закончился, – с набитым ртом ответил тот, – теперь уж Успенский скоро.

Брусницкий разлил водку. Волохову полстакана, себе грамм пятьдесят. Волохов приподнял стакан.

– Ну, господи, не прими за пьянку!

Иван с осуждением покосился на него. Опрокинув водку в рот, Волохов навалился на суп.

Брусницкий выпил, занюхал черным хлебом и стал не спеша есть, разрезая колбасу на мелкие кусочки. Волохов жадно хлебал харчо.

– Как суп?

– То, что надо. Острый – волосы дыбом.