Легким щелчком она заставила шарф ослабить кольца; тот соскользнул с ее плеч и обмотал локоть как повязка. Боль немного утихла.

– Торн, по поводу того, что я вам недавно сказа…

Она осеклась на полуслове. На лице у Торна не дрогнул ни один мускул, но его взгляда оказалось достаточно, чтобы она замолчала.

– Я отвечаю за вас, и, похоже, плохо с этим справляюсь. Вы были абсолютно правы, и давайте больше не будем об этом говорить.

– Я хотела бы понять, что вас так сильно рассердило.

– Вы хотели бы понять, что меня рассердило…

Торн медленно повторил эти слова; из-за его северного акцента звук «р» скрежетал, как шестеренки в механизме. Он немного помолчал, словно подыскивая формулировку для ответа. К удивлению Офелии, он достал из внутреннего кармана игральные кости. Они были сделаны очень искусно и мало походили на те, что вырезал в детстве сводный брат Торна, но Офелия не могла не увидеть их сходства.

– Я не верю ни в удачу, ни в судьбу, – объявил Торн. – Я полагаюсь только на теорию вероятностей. Я изучал математическую статистику, комбинаторику, случайные величины, и нигде в них нет места неожиданности. Вы, кажется, не способны осознать свое дестабилизирующее влияние на такого человека, как я.

– Я не понимаю, – пролепетала Офелия, действительно не понявшая ни слова.

Торн подкинул кости на ладони и убрал их в карман.

– Стоит мне на минуту от вас отвернуться, как вы оказываетесь в самых неподходящих местах. Я думаю, что у вас… как бы так сказать… предрасположенность ко всяким бедам.

– И это все, что вас разозлило?! – недоверчиво воскликнула Офелия. – Из-за этого вы хотите, чтобы я уехала с Полюса?

Торн промолчал, только пожал плечами и снова задумался. Молчание было таким глубоким, что стали слышны голоса медсестер в палате Беренильды и приглушенные звуки вальса за окнами.

Офелия больше не сдерживалась:

– Вы сердитесь, потому что я вас оттолкнула?

– Нет, – ответил Торн, не глядя на нее. – Я сержусь на себя, потому что вообразил на минуту, что вы этого не сделаете. Вы вели себя вполне определенно, я все понял. Не будем больше вспоминать тот эпизод.

И он вновь погрузился в размышления, словно в глубину вод.

Офелия не знала, что сказать. Она вдруг остро почувствовала, сама не зная почему, что именно Торн, а не она, шел навстречу беде. Было ли это связано с похищениями? С воспоминаниями о матери? С Книгой Фарука? Офелия не знала, она лишь смутно предчувствовала, что в конце концов Торн будет раздавлен силой гораздо более могущественной, чем его собственная. И от этой силы, чья природа была ведома лишь ему, он с самого начала пытался оградить ее, Офелию.

– Торн… с кем вы сражаетесь?

– Я обещал вам, – пробормотал он, словно говоря сам с собой. – Обещал ничего не скрывать от вас. Во всяком случае, до тех пор, пока не буду полностью уверен, что есть прямая связь между тем, что я знаю, и тем, что вам угрожает.

– Мадемуазель Офелия?

В коридоре появилась медсестра с подносом в руках. На подносе стоял телефон, а его провод змеился за ней по коридору.

– Э-э… да.

– С вами хотят говорить, мадемуазель.

Офелия обменялась быстрым взглядом с Торном и взяла трубку.

– Слушаю?

– Рада убедиться, что «Светские сплетни» в кои-то веки не врут. Итак, вы в санатории, голубка моя.

– Мадам Кунигунда? – удивилась Офелия.

Торн сделал ей знак продолжать.

– Я могу быть вам чем-то полезна?

– Нет-нет, голубка моя. Скорее наоборот: это я вам могу помочь. Давайте встретимся через час возле маяка на Опаловом побережье. Наш милый господин Торн, конечно, тоже может составить вам компанию, только постарайтесь не встретить жандармов и журналистов.

– Я… что, простите? – пролепетала Офелия, окончательно сбитая с толку. – Дело в том, что сейчас мы не можем никуда уйти.

– Через час, голубка моя. Я уверена, вы ни под каким видом не захотите пропустить встречу с Матушкой Хильдегард.

С этими словами Кунигунда повесила трубку. И в ту же минуту звонкий крик огласил санаторий. Крик младенца. Крик новой жизни.

У Фарука родилась дочь! Новость в несколько минут разнеслась по всем этажам, облетела сады и парки вокруг санатория и полностью завладела радиоэфиром. Придворные начали штурмовать санаторий, несмотря на отчаянные протесты медсестер. Каждый хотел первым принести поздравления отцу и высказать комплименты матери; больше всех торопились те, кто еще час назад хоронил Беренильду.

Хоронить Беренильду? Как бы не так! Сидя у колыбели, с красиво убранными волосами, с улыбкой на сияющем лице, она уже готовилась принимать посетителей. Во всяком случае, это все, что успела увидеть Офелия, когда акушерки отворили дверь в палату. Придворные появились так быстро и в таком количестве, что сразу оттеснили девушку вглубь коридора, не дав и взглянуть на младенца. Стиснутая со всех сторон кринолинами и шубами, кашляющая от сопровождающих фотовспышки паров магния, Офелия окончательно задохнулась бы, если бы Торн не вытащил ее из толпы.

– Идемте, – пробурчал он. – Моя тетка теперь в состоянии защитить себя сама, а нас ждут в другом месте.

Им понадобилось много терпения, чтобы пробраться по узкому коридору сквозь встречный поток знати. Наконец Офелия с Торном вышли в холл, где было полно народа, а придворные стояли в очереди к дивану, на котором восседал Фарук. Не успела его дочь появиться на свет, как на него уже сыпались, одно за другим, предложения породниться семьями: одни превозносили свое богатство, другие – достоинства своих сыновей. Глядя на всех пустыми глазами, Фарук явно не понимал, чего хотят от него все эти отцы семейств.

Офелия вслед за Торном протиснулась на лестницу. Здесь они встретили мастеров с мануфактуры в сопровождении жандармов. Гаэль взобралась на перила, как матрос на бушприт корабля, покуривая сигарету; рядом с ней на стене висела табличка «КУРИТЬ СТРОГО ВОСПРЕЩАЕТСЯ».

Наконец Торн и Офелия выбрались на улицу. Барон Мельхиор, которому его шарообразное тело не позволило пробраться сквозь толпу в санатории, сразу подошел к ним, постукивая по циферблату своих красивых часов.

– Не хочу вас пугать, но уже полдень. У нас осталось двенадцать…

– Звонила ваша сестра, – перебил его Торн. – Она договорилась о встрече с госпожой Хильдегард. Не спрашивайте меня, как ей это удалось, – прибавил он, видя, что барон Мельхиор от удивления уронил часы. – Где наш пилот?

Не считая нескольких слуг, наводивших порядок на столах и буфетах, в саду было пусто. Пошел дождь, и праздничные иллюзии начали размываться.

– Я поведу дирижабль!

И Гаэль тоже выбралась из санатория, придерживая фуражку за козырек.