Много лет спустя после его смерти она сама мне говорила: «Я не только писательница Воскресенская, я вновь воскресла».

В отношении защиты со стороны Зои Ивановны Павла Анатольевича Судоплатова могу только сказать, что она не приняла его арест, а что говорила на партийном собрании — не знаю. Знаю лишь, что после этого ее направили на работу в Воркуту, после чего она ушла на пенсию и, кажется, не по линии КГБ, где она проработала 25 лет, а по линии МВД. Зоя Ивановна и Борис Аркадьевич поддерживали отношения с семьей Судоплатовых, хотя тогда в наших органах дружба с семьями не поощрялась. После ареста Судоплатова Зоя Ивановна была в очень хороших отношениях с его женой — Эммой Карловной.

В 1979 году я была директором советской выставки в США. На этой выставке в качестве представителя Комитета советских женщин присутствовала Любовь Кузьминична Балясная, которая в то время была, уже не помню, то ли секретарем ЦК ВЛКСМ, то ли уже заместителем министра просвещения РСФСР. Когда мы вернулись в Москву, Балясная посетила Зою Ивановну, с которой она была дружна, и сказала ей, что в США она познакомилась с интересной женщиной, ее тезкой, и очень мечтает познакомить их. Зоя Ивановна тут же спросила: «Зарубина, что ли?!» Балясная была потрясена. Еще больше она была удивлена, когда в ее присутствии мы встретились с Зоей Ивановной и долго трясли друг другу руки.

Многолетний помощник Леонида Брежнева Андрей Андреевич Александров-Агентов рассказывал о своем престарелом шефе такую историю. Брежнев, как и все хозяева Кремля, обожал смотреть кино — и особенно телефильм «Семнадцать мгновений весны». Героем фильма был любимец советской публики Вячеслав Тихонов в роли вымышленного советского разведчика, проникшего под именем штандартенфюрера Штирлица в имперскую канцелярию и ставшего ближайшим сотрудником Гиммлера, Мюллера и Шелленберга. Дряхлый Брежнев в конце жизни уже не видел разницы между правдой и вымыслом и однажды после очередного просмотра спросил:

— А мы наградили Штирлица?

Ответом было смущенное молчание, на которое Брежнев реагировал неожиданным приказом: наградить Штирлица званием Героя Советского Союза. Из положения удалось выйти так: наградили… артиста Тихонова.

Имя Штирлиц в советской стране не имело сравнения по популярности. Выдуманный умелым «летописцем» КГБ Юлианом Семеновым, он творил чудеса: запросто обманывал Мюллера, разгуливал по имперской канцелярии как по своему дому и срывал все немецкие планы, разумеется, донося о них в Москву. Фильм имел колоссальный успех. Когда его показывали по телевидению, улицы городов пустели, все сидели у экранов. Знавшие люди похихикивали: вот как здорово выдумал Семенов во славу КГБ, а такого героя в действительности не было!

Но теперь злопыхателям придется замолчать. Штандартенфюрера Штирлица не существовало. Но «советский глаз» в гестапо был.

Это невероятная, но действительная история, о которой до сих пор архивы хранили молчание. Она начиналась дважды — ее второе начало можно датировать точно. Оно было почти вульгарно. В июне 1940 года неизвестный посетитель принес в полпредство СССР в Берлине письмо, адресованное военному атташе или его заместителю. Автор письма, предлагая восстановить контакт с ним, указывал: «Если это не будет сделано, то моя работа в гестапо потеряет всякий смысл». В письме назывались пароль для вызова по телефону, место и время встречи.

Разумеется, военный атташе переправил письмо в Разведывательное управление Красной Армии, в Москву. Оттуда 23 июля переадресовали на Лубянку, в разведку НКВД с припиской: «Возможно, здесь речь идет о человеке, который вас интересует». Заместитель начальника внешней разведки Павел Судоплатов в тот же день написал на сопроводительной записке: «Журавлеву, Короткову. Известен ли вам он? Не о нем ли говорил т. Зарубин?»

Начальник 1-го отделения разведки П. М. Журавлев составил тогда же справку, в которой указывалось, что за время сотрудничества с нами с 1929 года без перерыва до весны 1939 года этот человек передал нам чрезвычайно обильное количество подлинных документов и личных сообщений, освещающих структуру, кадры и деятельность политической полиции (впоследствии гестапо), а также военной разведки Германии. Он предупреждал о готовящихся арестах и провокациях в отношении нелегальных и «легальных» работников резидентуры в Берлине, сообщал сведения о лицах, разрабатываемых гестапо, наводил также справки по следственным делам в гестапо, которые нас интересовали, а в последнее время передавал главным образом материалы о военном строительстве в Германии, в том числе о сооружении особо важного объекта в Потсдаме — ставки Верховного главнокомандующего. В справке отмечалось, что, судя по материалам дела, в отношении агента никогда не возникало каких-либо сомнений и что т. Зарубин характеризует его как верного, честно работающего с нами на материальной основе агента.

Читатель, конечно, знает, что представляло собой гестапо и какую роль оно играло в жизни гитлеровской Германии. Напомним, что в созданном по указу Гитлера в 1939 году имперском ведомстве безопасности (РСХА) ключевое место занимало IV управление — тайная государственная полиция, или гестапо, на которое возлагалось изучение противника и борьба с ним. PCX А возглавлял рейхсфюрер СС (охранных отрядов) Гиммлер, а его правой рукой был Гейдрих, одновременно руководивший партийной разведкой — СД. Работу IV управления курировал именно Гейдрих. Его служебный кабинет находился в помещении, отделенном лужайкой от основного здания гестапо на Альбрехтштрассе, где работал наш агент.

Действительно, этот человек был известен уже, как видно из справки, давно. Именно о нем не раз говорил Василий Михайлович Зарубин, советский разведчик, проведший долгие годы за рубежом в облике скромного чешского инженера Кочека. «Чекист первого призыва», он пришел в ведомство Феликса Дзержинского еще в 20-е годы и начал карьеру нелегала. Как урожденный пролетарий, он пользовался полным доверием (его принимал Сталин). Но это было не единственное его качество. Общительный, одаренный природным умом, он нашел свое подлинное призвание разведчика. Ему помогала очаровательная супруга Елизавета, блестящая разведчица. Спортсмен, прилично говоривший по-английски и по-французски, он прекрасно чувствовал себя и в США, и во Франции, и в Германии. Здесь ему и поручили связь с ценнейшим агентом, носившим в картотеке НКВД кличку Брайтенбах. Кто же это был?

Родившийся в 1895 году Вилли Леман — сын учителя, учившийся на столяра, он 12 лет прослужил в имперском военно-морском флоте. В 1911 году он поступил в берлинскую полицию. Вилли Леман оказался человеком способным: попал в контрразведотдел берлинского полицай-президиума, с 1920 года стал начальником канцелярии отдела. В его обязанности входила и слежка за иностранными посольствами, в том числе и за советским. Тут-то и началась его двойная жизнь».

Вилли Леман действовал осторожно: сначала он порекомендовал своему лучшему другу (тоже сотруднику полицай-президиума), попавшему в финансовые затруднения, обратиться к русским с предложением своих услуг. Это было в 1927 году, а в 1929 году Леман последовал примеру друга, что было зафиксировано в делах Лубянки 7 сентября. Москва радировала: «Ваш новый нас очень заинтересовал. Единственное наше опасение в том, что вы забрались в одно из самых опасных мест». Резидентура отвечала: «… опасность, которая может угрожать в случае провала, нами вполне учитывается, и получение материалов от источника обставляется максимумом предосторожностей».