– Значит, вы тут на учебной практике? – любезно уточнил д-р Шу.

– Да, я ацуби, – произнесла она ласковое загадочное слово, от которого нежность разлилась по всему телу.

– Кто это такие – волшебные ацуби? Они плавают в морях или живут на скалах? Летают как птицы или сидят на облаках с богами? – спросил я, задерживая в своей руке ее узкую ладошку.

– Нет, нет, все гораздо проще! – засмеялась она. – Ацуби[61]– это сокращенное слово, это тот, кто учится.

Мы стояли, глядя на нее, как гномы на Белоснежку. Она в замешательстве перебирала папки:

– Вот Ирак, вот Китай… А Россию – забыла!.. Сейчас принесу! – И упорхнула прочь.

Рахим прерывисто вздохнул, присев на стул:

– За такую и жизнь отдать не жаль…

Д-р Шу печальным кивком подтвердил его слова.

Ему-то уж контакт с этой Ацуби светил в самую последнюю очередь. Да и наши шансы невелики. Что она потеряла со стариками?.. Ей лет двадцать с небольшим. У нее наверняка есть спортивный парень на быстрой машине в модной одежде. Таким везде дорога. А что ей глупые старикашки-толмачи со стальными зубами и мировой тоской в глазах?..

Вот легкие шажки. Ацуби появилась с недостающим делом. Передав мне папку, она пошла открывать музгостиную. Мы потянулись за ней и, как три истукана, глазели на ее худые ключицы и вихры на затылке. Она была значительно выше д-ра Шу, и он с уважением поглядывал на эту белую молодую женщину – нежное создание, не в пример кобыльим негритянкам или жестким тайкам. «Белые женщины по деревьям не лазают и рис в грязи не собирают. Эти богини живут, чтобы радовать белых людей», – наверняка думал д-р Шу, печально почесывая одновременно плешь и брюшко.

Ацуби неумело налаживала станок, неуклюже мазала на него краску. Д-р Шу услужливо помогал ей включать поляроид и щелкать кнопками компьютера (ацуби – на то и ацуби, что должна всему учиться). Поглядывая кругом живыми глазами, натягивая перчатки на свои юные, еще не испоганенные жизнью руки, она порхала по комнате, иногда украдкой заглядывая в какой-то листок и пряча его потом в карман.

– Шпаргалка? – понял я.

Она мило улыбнулась:

– Да, чтоб ничего не забыть.

– В первый раз все трудно делать, – сказал я, вспоминая, как сам тут сидел в первый раз и фрау Грюн учила меня, что надо делать. – Есть даже пословица: мужу изменить трудно только в первый раз, а потом – пошло-поехало!.. Вы тоже так считаете?..

– Я не знаю, у меня мужа еще не было, – ответила она, а д-р Шу сказал:

– Если вы что-нибудь забудете, то мы напомним!

– Спасибо, – пролепетала Ацуби. – Можете вести беженцев!

– Кого первого? – спросил д-р Шу, поглаживая розовую плешь, выжженную изучением иероглифов.

– Давайте с русской дамы начнем, – сказала Ацуби. – Я видела, как она на такси приехала. В приемной сидит, вся красная. Ей, по-моему, плохо. Вы ее сразу узнаете – она такая грузная, полная, в черном бархатном платье…

– В бархатном? – удивился я.

Ацуби пожала плечиками:

– Мало ли что. Вот ее папка.

фамилия: Добрынина

имя: Вера

год рождения: 1939

место рождения: г. Ленинград, Россия

национальность: русская

язык/и: русский

вероисповедание: православие

Заглянув в приемную, я сразу узнал ее – это была одна из тех полных крашеных дебело-добрых женщин (похожих на жен наших генсеков), которые могут быть кем угодно – официантками, продавщицами пива, министрами, врачами, кассиршами, бухгалтерами, приемщицами ателье быта, сторожихами и бандершами. Не первой свежести, но и не последней. Ярко-желтые волосы окрашены ядовитой перекисью. Черное бархатное платье пятьдесят восьмого размера, с блестками и звездочками. Руки в кольцах с яркими камнями. Необъятная грудь. Мощный ствол спины, переходящий в необозримый зад.

– Доброе утро, я ваш переводчик! Как вас по отчеству?

– Вера Денисовна. Ой, хорошо, что вы пришли, слава богу!.. – заколыхалась она, пытаясь встать и смахивая слезы (два курда почтительно помогли ей подняться). – А то я уже сколько дней ни с кем слова сказать не могу!.. Безобразие!.. Всюду унижения, обыски, допросы!.. Со мной, заслуженным врачом, завотделением, профессором, обращаются как с воровкой, как с преступницей!.. – Она возмущенно вытащила из кожаной сумки веер и пару раз обмахнулась. Курды уставились на веер в изумлении. – Все!.. Ничего не хочу!.. Пусть отсылают домой! Хватит, нахлебалась! Достаточно! Для порядочного человека это невыносимо!.. Я уважаемый человек, доклады на конференциях делаю, меня лично академик Сломайносов знает, а они меня третируют, как мошенницу!.. Позор небывалый!.. С полицией в наручниках депортируют!.. – У нее полились слезы, она подтирала их веером, роясь другой рукой в кармане своего вечернего платья.

– Успокойтесь, прошу вас! Откуда вас депортировали? – забеспокоился я и жестом попросил воду у Бирбауха, который глазел на нас из-за решеток своего закутка, как бабуин из клетки. Один китаец побежал за водой.

– Из Бельгии. Там мой сын с семьей в лагере сидит. Я к детям приехала – и вот!.. – Крупнокалиберные слезы пошли обильнее, размазалась краска. Она приняла стакан, отпила пару глотков.

– Вера Денисовна, пойдемте, не надо тут стоять. Вот туалетная комната. Я тут подожду. А потом решим ваши вопросы.

– Спасибо вам большое, я забылась, извините, – прошептала она, утираясь платком, и тяжело, переваливаясь, заковыляла к туалету (из-за тучности ей было явно трудно ходить).

Когда она появилась снова, я предупредил ее:

– Учтите, тут тоже будут снимать отпечатки пальцев. Такое правило. Не реагируйте так нервно на все это. Эту рутину чиновники исполняют, как и всякое поручение. Не вкладывая в это тот смысл, который вкладываем мы, бывшие советские люди: раз отпечатки – значит, сразу в тюрьму!..

Она улыбнулась:

– Да-да, вы правы. Я уже смирилась. Ничего, надо до конца испить всю чашу. Но знаете, за эти несколько дней, что я тут, я стала уважать немцев – они обходятся со мной с уважением, с терпением. Конечно, лагерь – это не отель на берегу моря: грязь, дурные запахи, один душ на весь этаж. Но нет такой злобности, агрессии, как у бельгийцев! Те прямо как с убийцей какой-то обращались!.. Как узнали, что у меня виза на Германию, – сразу вон из страны вышвырнули, даже не успела вещи собрать: руки в наручники – и в машину! На всех постах обыскивали, смеялись, паспорт отобрали… Ужас, кошмар, не могу вам этого описать!.. В Кельн привезли. Завели на жуткий корабль-тюрьму, стоит посреди бухты, а людей в двухместных каютах по шесть человек набито. Я была там сутки, чуть с ума не сошла – чеченка с детьми и я. Да я одна полкаюты занимаю!.. Хорошо еще, что чеченка вежливой оказалась, а дети – воспитанными…