— А это имеет большое значение? — поинтересовался Джон, невежественный городской житель и к тому же шотландец.

— О небеса! Конечно! — воскликнула я. — Разворачивать лошадь с плугом отнимает очень много времени. Я бы хотела, чтобы поля шли полосами, ровными длинными рядами, тогда лошади могли бы работать без остановок.

Джон открыто рассмеялся, глядя на мое сияющее лицо.

— Прямо до Лондона, правда?

— О, что ты! Это Гарри хотел бы иметь так много земли. Все, что мне нужно, — это процветающий, хорошо ухоженный Вайдекр. Богатые угодья, конечно, хороши, но при этом появляются новые работники и новые проблемы, а их еще надо изучить. Гарри покупал бы землю ярдами, будто это домотканое полотно. Для меня же она все равно оставалась бы чужой.

— Как это? — не понял Джон. — Разве земля отличается от других вещей, Беатрис?

Я вертела в пальцах тонкую ножку моего бокала.

— Едва ли я смогу это объяснить, — медленно ответила я. — Это просто какое-то колдовство. Будто каждому из нас предназначено жить в каком-то определенном месте. Он может никогда не оказаться там, но, однажды увидев эту землю, он сразу узнает ее, будто искал ее всю жизнь. И тогда он скажет: «Наконец-то я здесь». — Я помолчала, понимая, что не в силах выразить словами свои чувства. — Едва я увидела Вайдекр, — это случилось годы назад, когда папа посадил меня, маленькую, к себе на лошадь, чтобы показать мне землю, — как в ту же секунду я полюбила его. Для Гарри это могла бы быть любая земля, любое место. Для меня же это только Вайдекр, Вайдекр, Вайдекр, то единственное место в мире, где я могу приложить ухо к земле и услышать, как бьется его сердце.

Я замолчала. Сказав больше, чем намеревалась, я почувствовала себя глупой и как будто разоблаченной. Мои пальцы все еще сжимали бокал, и я не отрывала от него глаз. Джон накрыл мою руку своей широкой ладонью.

— Я никогда не увезу тебя отсюда, Беатрис, — сказал он нежно. — Я понимаю, что вся твоя жизнь действительно здесь. Видимо, для тебя настоящая трагедия, что не ты наследница этой земли. Но мне кажется, что ты необходима Вайдекру. Я повсюду слышу, как хорошо ты управляешь поместьем и как благотворно ты влияешь на планы Гарри, чтобы они действительно приносили пользу. Я слышал также, как ты, никогда не занимаясь благотворительностью, всегда оказываешь своим работникам помощь, как люди и земля расцветают от твоих забот. Но мне становится так жаль тебя… — Я вскинула голову в инстинктивном возражении, но Джон обезоружил меня мягкой улыбкой. — Потому что твой возлюбленный Вайдекр никогда не будет принадлежать тебе. Я никогда не встану между тобой и твоей страстью, но мне, да и никому другому, никогда не сделать эту землю безраздельно твоей.

Я кивнула. Фрагменты головоломки постепенно складывались в одно целое. Понимание Джоном того, что Вайдекр означал для меня, заставило его согласиться жить в нашем доме. Он знал, что мы можем быть любовниками, знал, что мы можем пожениться. Он знал, что его главное преимущество в том, что у него нет своего дома, в котором он заставил бы меня жить. Кроме того, он знал, что от его улыбки мое сердце бьется чаще, а его прикосновение заставляет меня трепетать.

Мне никогда не доводилось провести с любовником всю ночь, без боязни наступающего утра. И наши ночи, в блаженстве ласк, вина, разговоров и смеха, делали меня такой счастливой, как никогда в жизни.

— Ах, Беатрис, — говорил Джон Мак-Эндрю, с шутливой грубостью прижимая мою голову к своему плечу, — я так долго ждал тебя.

Затем мы засыпали.

А утром, запивая свежеиспеченные булочки крепким кофе, он заявлял: «Беатрис, пожалуй, мне нравится быть женатым на тебе». И мое лицо расцветало в улыбке, такой же теплой и искренней, как его, а лицо горело радостью.

Так же как первые дни нашего брака, радостно, нежно и весело прошли и первые месяцы. Джон имел до меня любовниц, но, когда мы были вместе, нас охватывали совершенно особые чувства. Смесь нежности и чувственности делала наши ночи незабываемыми, но и дни наши были не менее счастливыми. Это в большой степени было связано с постоянной готовностью Джона посмеяться по любому поводу: надо мной, над собой, над окружающими. Он мог рассмешить меня в самые неподходящие минуты: когда мы слушали жалобы старого Тайка или сумасбродные прожекты Гарри. Я едва могла сдержать смех, видя, как Джон позади Тайка почтительно стягивает свой картуз, имитируя поведение старика, или с энтузиазмом поддакивает Гарри, когда тот упивается планами постройки громадной оранжереи для выращивания ананасов.

В то счастливое время, а оно продолжалось всю зиму, мне казалось, что мы женаты уже много лет и что будущее лежит перед нами, ясное, прямое и легкое, как переход по заботливо проложенным камешкам через небольшую речушку.

Подошло Рождество, и все арендаторы были приглашены на традиционный бал. В других богатых поместьях крестьяне тоже приглашались на такие балы, где они могли, стоя у стены, почтительно следить, как веселится и танцует знать, но у нас в Вайдекре все делалось по-другому. Во дворе конюшни мы устанавливали на козлах громадные столы и ставили скамьи, затем разжигался большой костер, на котором зажаривали целого быка. После того как каждый хорошо угостился и напился свежесваренного эля, столы раздвигались и мы, сбросив теплые зимние полушубки, танцевали в лучах неяркого зимнего солнца.

На этом первом после папиной смерти балу, который был устроен в погожий зимний день, мне как невесте полагалось танцевать в первой паре со сквайром. И, послав извиняющуюся улыбку Джону, я подала руку Гарри и закружилась в его объятиях. Следующей парой были Селия, выглядящая до умопомрачения красивой в королевском синем бархате, отделанном лебяжьим пухом, и мой любимый Джон, готовый на ласковую беседу для Селии и на тайную улыбку, предназначенную только для моих глаз.

Грянула музыка. Это были всего лишь скрипка и альт, но играли они неудержимо весело, и мои малиновые юбки развевались и кружились так же неудержимо. Затем мы с Гарри хлопнули друг друга в ладоши и встали, образовав проход для следующих пар.

— Ты счастлива, Беатрис? — спросил Гарри, глядя на мое смеющееся лицо.

— Да, Гарри, я счастлива, — произнесла я с ударением. — Вайдекр процветает, у нас обоих счастливые семьи, мама спокойна. Мне больше нечего желать.

Гарри улыбнулся еще шире, и его лицо, сильно пополневшее из-за мастерства повара Селии, стало еще благодушней.

— Отлично, — сказал он. — Как хорошо все повернулось для каждого из нас.

Я улыбнулась, но ничего не ответила. Я знала, что он хочет мне напомнить о том сопротивлении, которое я высказывала при мысли о браке с Джоном. Но я знала, что он также думает о моем обещании никогда не оставлять ни его, ни Вайдекр. Гарри одновременно и желал, и боялся тех ночей, когда оставался наедине со мной в потайной комнате на нежилом этаже западного крыла. Со времени моего замужества я побывала там с Гарри два или три раза. Джон свято верил в мои уверения о необходимости поздней работы, к тому же ему самому иногда приходилось задерживаться допоздна у постели роженицы или смертельно больного пациента.