— Мы и не скрываем, что дело расследовано из рук вон плохо. — В голосе Эхтина звучало сожаление. — Я больше скажу: руки хотел оторвать следователю, когда читал дело. Так что у вас есть основания для сомнений. Хотя я, досконально изучив все материалы, уверен в виновности Куравлева.

— То есть мы возвращаемся к пролетарской убежденности, — со скепсисом, но при этом несколько утомленно произнесла Азарова.

— Я согласен с вами, в первую очередь должна быть сильная доказательная база. Здесь, положа руку на сердце…

Эхтин положил ладонь на толстую папку надзорного дела, что лежала перед ним на столе.

— Надо признать, что доказательная база слаба, — заключил он.

«Победа?» — Ветров боялся даже поверить.

«Я дожала их!» — с радостью подумала Азарова.

— Но в таком случае вы же понимаете, что приговор должен быть отменен, — окрепшим голосом произнесла она.

— Здесь не все так просто. — Эхтин многозначительно вздохнул. — Видите ли, все те доводы, что вы приводите в своей статье и привели сейчас в беседе, они ведь уже были исследованы в ходе судебного заседания. Защита их приводила, и не раз. Суд уже дал оценку. Поэтому мы процессуально не можем ничего сделать.

В голосе звучало сожаление, мол, вы почти меня убедили, и как же мне обидно, что ничего не могу сделать! Какая жалость, что вы, ребята, пришли не к тому человеку…

— Ничего нового не появилось, — продолжал Эхтин. — Даже процессуальные нарушения, которые допустило следствие, уже были оценены судом. Это не прокуратура решила, что данные нарушения не повлияли на обоснованность обвинения. Это суд решил после детального исследования. Поэтому мы бессильны. Единственное, что я могу предложить… Вы же поддерживаете связь с Куравлевым? Пусть он вспомнит что-нибудь еще, чтобы можно было возбудить уголовное дело по вновь открывшимся обстоятельствам. Но это должна сделать областная прокуратура. Она же вела расследование.

«По-моему, они нас отфутболивают», — подумал Андрей.

«Они хотят от нас отделаться, но они подсказали хороший ход! — радостно подумала Азарова. — Надавлю через заместителя генпрокурора на областную прокуратуру. Один звонок — и все решено. Дело вернут на доследование по вновь открывшимся обстоятельствам. И тут же закроют, потому что полотенце уничтожено! Улик никаких нет. Куравлева выпустят!»

После этого беседа потекла в мирном русле. Тон потеплел. Разговоры стали дружескими. Потом журналистов пригласил к себе начальник пресс-службы. Они попили в его кабинете чаю с песочными печенюшками. Вскоре туда заглянул Эхтин. Увидев журналистов, он сначала растерялся, а потом присоединился к чаепитию.

— В жизни порой такие истории случаются, что прочитаешь в романе — не поверишь, — говорил начальник пресс-службы, отхлебывая чай из фарфоровой чашки, коричневой от налета заварки. — Вот недавно история была. Офицер возвращался домой пьяный. Еле добрался до квартиры и упал прямо в зале. Уснул. А во дворе «загорала» компания подростков. Они увидели, что офицер никакой, и забрались через окно. Квартира была на первом этаже. Стали грабить. Но толком ничего взять не успели: на шум вышла жена из спальни. Они ее убили и убежали. Утром офицер очнулся. Рядом лежит мертвая жена. А он ничего не помнит. Сам вызвал милицию. Честно сказал: ничего не помню, убивал, не убивал? Но если со стороны взять, то типичная бытовуха: пьяный муж, недовольная жена, ссора. Что тут еще думать? Он и убил. Офицера арестовали. Осудили. А через пару лет этих парней взяли по другому делу. Они в СИЗО и проговорились, вот, мол, какие мы крутые. Убили женщину, и нам ничего не было! Это дошло до следователей. Они послали спецсообщение. Оно попало к честному следователю. Тот быстро поднял дело и освободил офицера. А тех парней осудили еще и за убийство. Если бы они не проговорились, то сидеть офицеру еще долго пришлось. Все улики против него! Тут даже в голову никому не придет, что могло быть что-то иное! Тем более что и сам офицер сомневался: убил, не убил?

— А давайте мы про это напишем, — загорелась Азарова. — Мы ведь не только умеем ругать. Почему бы про хорошее дело не рассказать?

— Хорошо, я подготовлю вам эту информацию.

Эхтин недоумевал. Ведь в мирном разговоре журналисты показались очень даже неплохими людьми. Он опасался, что они, как многие гражданские (и особенно — типичные журналюги), на дух не переносят служивый люд. Оказалось — неправда.

«Так почему зациклились на этом Куравлеве?» — подивился Эхтин. Он заскочил к пресс-секретарю, чтобы обсудить результаты встречи. Вроде сработало. Они так и рассчитывали: поспорить для виду, раззадорить журналистов, а потом как бы сдаться. И мягко так, по-дружески отфутболить. Когда разговор закончился, генерал пожал руку Эхтину.

— Молодец, — сказал он. — Ты хорошо с ними поговорил. Думаю, проблема решена.

«Что бы вы без меня делали! — подумал Митрофан. — Тем более весь план был мой, от начала до конца!» Затем он побежал к начальнику пресс-службы, дабы поразмыслить о том, что же дальше. Будут журналюги писать, не будут? Хотел попросить держать этот вопрос на контроле. Но тот, как оказалось, и сам догадался установить доверительные отношения с журналистами.

— Мы, военные прокуроры, работаем в очень сложных условиях, — расслабившись, произнес Митрофан. — Это на гражданских пашет милиция, им, по сути, дела на блюдечке приносят. Остается только правильно оформить. А военные прокуроры в гарнизонах одни. Военная контрразведка никак не помогает. Самим приходится заниматься даже оперативно-розыскной деятельностью. Все на наших плечах! Поэтому в военной прокуратуре работают исключительные профессионалы.

— Я знаю. — Азарова приветливо улыбнулась.

«А бандана у нее очень даже ничего», — опять подумал Эхтин.

— А вот военные суды — настоящий паноптикум, — вздохнул Митрофан. Напряжение после трудной беседы постепенно спадало. — Там как сел человек на должность, так и сидит. Никакого движения. У молодых перспектив нет, потому что председатели судов уже лет по десять на своих местах сидят. И еще лет двадцать будут сидеть…

В итоге они расстались, как добрые друзья. Начальник пресс-службы проводил журналистов до выхода.

— По-моему, они нас кинули, — сказал Андрей Ветров, когда «пежо» уже летел по Ленинскому проспекту.

— Да, где-то ты прав, — ответила Ольга, вращая руль. — Но мы одержали победу. Фактически нам дали понять, что военная прокуратура не будет нам препятствовать! А это дорогого стоит! Да, они не захотели связываться со своими. Посылать разные протесты… Их можно понять — это корпоративная солидарность. Но они подсказали нам ход: на областную прокуратуру надавить легче! Что такое Оренбург? Провинция! Один звонок из Москвы — и они по струнке встанут!

Андрей заметил, что Ольга мчалась по дороге вопреки всем правилам дорожного движения и водительской этике. Она нещадно подрезала, выскакивала вперед, не пропускала тех, кто сигналил справа. То есть вела себя так, будто ехала по дороге одна, объезжая какие-то бездушные препятствия. Отчего позади нее раздавалось гневное бибиканье, дружно сдабриваемое матом водителей. Мата, конечно, слышно не было, но он легко читался по артикуляции и жестикуляции. А вот гудки постоянно неслись вслед.