— Трудно сказать. Он синий, словно его душили, и признаки, что он умер от удушья. В дерьме и сперме.

— Понятно. Если стоишь, сядь на стул. У меня есть кое-что для тебя удивительное. Я побеседовала с Кариной, это она звонила в Воронеж. Так вот, Стежнев не просто так сел в поезд, он искал именно нашего «удава». При этом Карине он сообщил, что парень демобилизовался со срочной службы.

— Быть не может! — возразил Пичугин. — Я звонил Трифонову, он проверил, из воинской части никто не убывал в эти дни. Последний солдат уволился аж за три дня до событий в бункере. А имя, фамилию Карина назвала?

— Только имя. Алексей.

— Хорошо. Но боюсь, это ошибка. Она узнала от Стежнева, а тот вряд ли сказал правду. А теперь концов не найти. Валяется тут с расстегнутыми штанами.

— Да уж. — Наталья вздохнула. — Девушка рассказала, что он пытался ее изнасиловать, открыл упаковку с презервативом зубами. И умер, словно от яда. Мне кажется, это аллергический шок. Слышала я о таком. Острая аллергическая реакция на контрацептивное средство ноноксинол, входящее в силиконовую смазку. Отек горла, удушье… Если никогда не пользовался презервативами, мог и не знать о такой особенности собственного организма.

— Страшная смерть. Очень уж смахивает на кару небесную. Ладно, ты по своей линии выясняй, а мне тут в помощь Ермаков прислал молодых ребят, будем пальчики у трупа откатывать, а потом передадим в ваше ведомство, на вскрытие. Проконтролируешь?

— Конечно. Еще Карина обмолвилась о каких-то секретных данных, какие мог перевозить Алексей. Информация тоже от Стежнева, но…

— Нда. — Пичугин задумался. — Как-то очень все сходится. Нехорошее ощущение. Знаешь, на что похоже? На предательство полковника Бражникова. Все так выглядит, словно он передал курьеру секретные данные, а затем закрутилась история в бункере с болезнью.

— Очень сомнительно! — возразила Наталья. — Тогда получается, что Бражников нарочно попросил привезти чуму из Казахстана и поручил это брату жены, Серикджану. Это бредом попахивает, понимаешь? Кто будет транспортировать неизлечимую инфекцию, используя себя в качестве носителя? Тут никакие деньги не могут стать мотивацией. Почти верная смерть.

— А если ради близких? — предположил Пичугин. — Получить огромные деньги для близких ценой собственной жизни. Невозможно, думаешь?

— Не думаю, что в одном человеке может сочетаться душа предателя с душой альтруиста.

— А террористы? Совершают кошмарное преступление, идут на верную смерть, чтобы обеспечить родственников. Или, тоже такое слышал, люди страхуют жизнь на крупную сумму, а потом устраивают катастрофу, в которой, кроме них, гибнет огромное число людей. Я сообщу Трифонову, пусть разбирается. Мне тут вероятность не кажется нулевой.

— Хорошо, все тогда.

Наталья положила трубку и вернулась к Карине. Нужно было ее успокоить. Она сердцем чувствовала некую связь между Кариной и больным, лежащим в Воронеже. В череде драматических и трагических событий эта связь, возможно, самое ценное последствие произошедшего. С ней надо обращаться бережно.

— Алексея доставили в больницу, — сообщила Наталья. — Вовремя. Мы дали ему очень мощное лекарство, и можно надеяться на благоприятный исход. Вообще, вы, Карина, сыграли в этой истории очень важную роль. Если бы не ваш звонок, неизвестно еще, как скоро бы мы определили номер поезда и дали бы разрешение закрыть его, если бы не такое подтверждение. И с Алексеем, я надеюсь, все будет хорошо.

— Он из Анапы, как и я, — поделилась Карина. — Он такой… Яркий, интересный, живой. В вагоне были другие женщины, но он со мной познакомился. Хотя я толстая. Мне поначалу показалось, что из жалости, но потом… Из жалости так не бывает. Неужели я ему правда понравилась?

— Он выздоровеет и найдет вас, — решила успокоить ее Наталья.

— Нет. — Карина вздохнула, и на ее глазах выступили слезы. — Мы не обменялись ни телефонами, ни адресами. Я сказала только улицу, на которой живу.

— Вам сейчас обоим важно выздороветь, — уверенно заявила Наталья. — Очень вам этого желаю. Простите, у меня много дел.

— Успехов вам! — пожелала девушка.

Евдокимова покинула ангар. Мысли о Карине быстро сменились более важными — о ситуации с циклосульфоном. Прерывать введение препарата нельзя. Самый большой перерыв — сутки. Но и нарушать приказ Тумасяна не хотелось. Нужно было добыть разрешение. В принципе, чисто формально, Наталья понимала, что даже если разрешения не будет, ее не так уж просто будет прищучить. Ведь письменное согласие добровольно дали все пациенты.

«Все, кроме одного, — подумала она. — Алексей в Воронеже был без сознания и подписать ничего не мог. А циклосульфон ему я вводила. Потом Бадюку и Шиловской оставила инструкцию. Это зацепка, да. Очень серьезная. И если вылезет…»

Зазвонил телефон. Оказалось, что это Думченко.

— Здравствуйте, Остап Тарасович, — ответила Наталья.

— Здравствуйте, Наталья Викторовна. — Голос его был сух, как саксаул.

— Что-то еще случилось?

— Все то же, о чем и предупреждал. Прокуратура открыла дело.

— Что вменяют?

— Несанкционированное испытание лекарства.

— То есть как несанкционированное? — Наталья постаралась удивиться, но снова припомнилось выражение Кочергина: «Вы так в нем уверены?»

— Это не телефонный разговор. Прилетайте первым же рейсом.

— Вы официально отзываете меня?

— А вы там еще нужны?

— Неправильно строите вопрос, Остап Тарасович. Я официально прикомандирована к госпиталю МЧС, вы отзываете или нет? Если да, пришлите приказ. В противном случае я самовольно бросить эту работу не могу. Тут порядка ста десяти больных и инфицированных. Опыта работы с чумными нет ни у кого, лечат по стандарту, разработанному еще в конце двадцатого века. Аргументируйте, пожалуйста, необходимость моего приезда в Москву. — Наталья сознательно пошла на конфликт. В одно мгновение добрые дружеские отношения забыты.

— Мне не хочется, чтоб вас в наручниках доставили в СКР и поместили в СИЗО, понимаете?

— Мне плевать. Я написала вам рапорт о необходимости применения циклосульфона, я уверена, что вы его подписали. Иван Иванович подал докладную в правительство, обещал, что будет официальное разрешение, а ждать, пока его подпишут, у нас не было времени. Я не считаю себя виновной. Поговорите с Олейником.

Тут Думченко разъярился:

— Да пойми ты! Пойми, Иван с инфарктом лежит, и я не имею права сейчас его нагружать этой проблемой и взять на себя ответственность тоже не могу, кто прикроет вас обоих?

— Олейника отправят на пенсию, а меня вы решили принести в жертву? — спокойно сказала Наталья.

— Не смей обвинять меня.

— Я не обвиняю, я делаю простой вывод. Где докладная?