Только тут девушка вспомнила, что, собственно, стало причиной чайной катастрофы — перед ней стоял враг. Вдвойне ужасно. Быть растоптанной на глазах у врага!

Но не реветь же перед ним, точно девчонка, которую изгнали из гостиной и отправили спать чуть раньше, чем она рассчитывала.

— Добрый вечер, сэр, — присела Агнесс.

— Мисс Тревельян, — гость тоже церемонно поклонился. — Вы чем-то огорчены?

То было величайшее преуменьшение от начала времен.

— Ничего подобного, сэр, я очень весела. Не угодно ли пройти в столовую? Мистер Линден вас ожидает, — произнесла она таким тоном, словно приглашала его занять место у эшафота, где ее скоро четвертуют.

— Что ж, не будем заставлять ждать нашего милейшего ректора, — согласился гость, левой рукой прижимая к груди сверток, правую сгибая и предлагая Агнесс. Она и забыла, что именно так хозяйка должна вести в столовую гостя! Двумя пальцами она прикоснулась к его руке и едва подавила дрожь, когда по ним скользнула траурная лента, стянувшая его рукав чуть выше локтя. Такое внезапное отвращение возникает, когда просыпаешься от прикосновения к лицу и понимаешь, что по нему только что пробежал паук, а то и мышь хвостом задела.

Но по кому мистер Хант носит траур? Ронан думал, что по тетушке Джин, но так ли это? Агнесс решила проверить эту версию и заранее огорчилась, представив себе его неуместную радость. Ее не покидала уверенность, что кончину любого родственника Ронан воспримет на ура.

И все-таки следовало расспросить мистера Ханта, прежде чем она погрузится в пучину позора, потому что тогда он уже ни на один ее вопрос не ответит. Не сочтет ее достойной ответов.

Но мистер Хант дошагал до столовой чересчур быстро, даже на грани неучтивости: только близкие друзья могли бросаться в комнаты, обгоняя сопровождающую их хозяйку или служанку. Не успела! Повесив голову, которая вообще ни на что не годилась, Агнесс вошла вслед за ним.

И вышла.

И снова вошла.

Потому что зрелище, поджидавшее ее там, могло быть только обманом зрения.

Это какой-то особый мираж, возникающий в суровом северном климате и вблизи вересковых пустошей…

Так же не бывает…

Сходу Агнесс сумела подобрать объяснение только для чистого пасторского платка. Он так и сиял белизной, ни единой бурой крапинки! Положим, платок мистер Линден успел поменять. Это не так уж трудно, учитывая, что он в любом случае обходится без камердинера.

Но скатерть! Он ее что, отстирал за пять минут? И перестелил заново, не сдвинув с места ни одного прибора? Факт оставался фактом — от бурого пятна ни осталось ни следа, а чайник как ни в чем не бывало стоял на треножнике. Агнесс посмотрела на него подозрительно, словно ожидая, что он подкинет в воздух расписную крышку и расхохочется ей в лицо. Но чайник стоял смирно.

Затем она перевела взгляд, и без того ошарашенный, на зеркало, висевшее над камином, и застыла перед ним уже надолго. Гораздо дольше, чем приличия дозволяли хозяйке дома игнорировать своих гостей. Но Агнесс не могла удержаться. За столько лет она успела изучить, расстроиться и свыкнуться со всеми теми изменениями, которые происходили с ее лицом после качественной истерики. Но где же безобразные алые пятна на лбу и щеках, вечный бич рыжеватых особ с тонкой белой кожей? От рыданий не осталось и следа. Агнесс выглядела, как обычно. Или, пожалуй, чуточку симпатичнее.

В выпуклом зеркале отражалась вся комната, и Агнесс увидела, как за ее спиной мистер Хант кланяется пастору, хотя руку ему не подает.

— Ба, мистер Линден! Я рассчитывал на скромное чаепитие, а попал на пир, достойный Валтасара!

— Это все моя племянница. Она обладает артистическим вкусом. Сила наследственности, сэр — ее покойный батюшка был художником.

Услышав свое имя, Агнесс обернулась. И увидела пятно от чая. Вернее, поняла, что оно никуда не делось. Если смотреть на него в упор, пятно исчезало, а вот если скосить глаза так, что их начинало ломить, на скатерти проступали его смутные очертания. Теперь все стало по своим местам. Ну конечно, опять дядюшкины проделки. Хотя на этот раз ему не пришлось ни соль рассыпать, ни бормотать заклинания. Как-то очень естественно все у него получилось.

— Я счастлив, что мне довелось наконец побывать в доме нашего любезного ректора, — проговорил гость, разглаживая бакенбарды. — Или правильнее было бы сказать «в чертогах»? Неважно, неважно. Кстати, ваша давешняя проповедь произвела незабываемое впечатление на прихожан. Можно даже сказать, неизгладимое. Вряд ли ожоги сойдут с ладони Холлоустэпа так уж скоро. Одно не могу взять в толк — как вышло, что он обжег руку прямо в церкви?

Мистер Линден надолго задумался.

— Наверное, беднягу опалил гнев Божий, — глубокомысленно заключил он.

При всей нелюбви к мистеру Ханту, Агнесс даже посочувствовала, когда его передернуло. К дядюшкиному сарказму привыкаешь не сразу. Вот уж месяц прошел, а Агнесс все еще вздрагивала от его выходок, словно ей воды за шиворот плеснули.

— Или просто за свечу неловко схватился. Всякое бывает. В любом случае, на нашем вчерашнем собрании Холлоустэп наговориться о вас не мог. Да и его приятелям было, что о вас сказать. Посему я взял на себя смелость выразить чувствования вашей паствы и вознаградить вас за тот подвиг красноречия. Извольте получить.

Не торопясь, он развернул обертку и продемонстрировал невысокий, светлого дерева пюпитр с железными заклепками. Агнесс подарок совсем не впечатлил, уж слишком неказистым он казался, но мистер Хант, заметив ее скептическую усмешку, поспешил пояснить:

— Сначала я хотел заказать пюпитр из красного дерева с инкрустациями из серебра и слоновой кости. Но памятуя о том, что духовным лицам не должно принимать дорогие подарки, избрал материалы попроще.

— Рябина и холодное железо? — спросил мистер Линден.

В отличие от Агнесс, он проявил к подарку живейшее внимание, хотя не спешил его брать. Просто разглядывал уж очень пристально.

— Вам не откажешь в догадливости.

— Долго гадать не пришлось.

— Возьмете?

— Возьму, — сказал пастор, почему-то с вызовом.

Пюпитр вовсе не казался тяжелым, но мистеру Линдену он оттянул руки. По крайней мере, Агнесс заметила, как широко распахнулись его зрачки и по плечам пробежала судорога, когда он принял подарок.

— Неужели мой дар настолько неприятен вам на ощупь? — забеспокоился мистер Хант, обходя вокруг пастора, державшего пюпитр на вытянутых руках, как-то слишком далеко от себя.

В тусклых глазах гостя, окаймленных сеточкой морщин, забрезжил интерес, нечто вроде восхищения пополам с гадливостью. Как-то раз Агнесс в числе других учениц повели на ярмарку, и стайка девиц под присмотром классной дамы долго порхала среди помостов и шатров. Сколько было возгласов ужаса, когда в кабинке появлялась бородатая женщина и вращала глазами, как заливисто девочки хохотали, глядя, как Панч охаживает дубиной свою супружницу Джуди, какой восторг вызывали акробатки, что вальсировали на ходулях! Один из павильонов предлагал погрузиться в африканские джунгли. С потолка там свисали веревки, довольно схематично изображавшие лианы, на заднике был намалеван слон, больше похожий на свинью с торчащей из пасти макарониной. За решеткой прохаживался воин из какого-то племени, название которого зазывала, похоже, выдумал прямо на ходу. Огромный негр потрясал копьем, скалил зубы и, дико рыча, кидался на зрителей. Вот на него толпа смотрела примерно так же, как мистер Хант на пастора.