Марион схватила Джорджа за запястье.

— Скажите, Джо, вы сумели так тщательно проанализировать текст дневника, потому что в вашем распоряжении было семьдесят лет?

Он печально взглянул на нее.

— Мне потребовалось перечитать его дважды, и я нашел все, что искал.

— Но почему вы настолько уверены в собственной трактовке событий?

Старик ответил с недоумением:

— Вы что, забыли? Я ведь Джордж Кеораз. Меня же похитили… Я-то знаю, кто явился за мной в трамвай и забрал меня оттуда.

Джордж потер подбородок, его рука чуть дрожала.

— Это был он, Марион; вот почему я так категоричен. Не предлагаю вам определенную трактовку, а утверждаю, что так все и было. Джереми Мэтсон сел в мой трамвай. Отец познакомил меня с англичанином накануне, к тому же тот был полицейским. Этого оказалось достаточно — я согласился выйти с ним из вагона. Отец якобы послал его за мной — пусть привезет меня к отцу в другое место, не ко мне домой.

Горло у Марион сжалось, когда она заметила слезы на глазах у старика.

— Он привел меня прямо в лапы своего создания, чтобы гул не страдала от одиночества, чтобы ей было с кем… поиграть. Сам Мэтсон вернулся только вечером, на короткое время, и, в свою очередь, принялся мучить меня. Между прочим, говоря в дневнике о том, где и как провел этот день, он делает довольно большой пропуск. Если вы внимательно перечитаете дневник, увидите, что утром англичанин занимался расследованием обстоятельств исчезновения Азима, а вскоре после полудня вернулся к себе домой принять душ. Далее повествует о том, что конец дня встретил в своем кабинете, а затем ездил туда, где обнаружили труп его напарника. И никаких намеков — что он делал между душем и прибытием в штаб-квартиру полиции несколькими часами позже. И это вполне понятно: ведь в эти часы он занимался тем, что следом за мной сел в трамвай, а затем привел меня в свой мрачный тайник. Накануне он слышал, как отец говорил о моих занятиях фортепиано и что я буду возвращаться на трамвае…

Джордж замолк и в течение минуты не произносил ни слова; фигура его застыла на фоне звездного неба. Марион не поняла, пытался он сдержать переполнявшие его эмоции или просто раздумывал, что еще добавить.

— Он написал, что в начале вечера примерно четверть часа беседовал с Хэмфрисом, затем, уже около полуночи, общался с доктором Корком. О его действиях между этими двумя встречами мы опять-таки ничего не знаем.

Чтобы увидеть реакцию Марион на свои слова, старик крутил головой, как сова, сидящая на ветке дерева.

— В этот промежуток времени он был со мной.

Марион с такой силой сжала руками дневник, что острые углы кожаного переплета больно впились в кожу.

— Шли часы, и я все сильнее утрачивал связь с реальностью. На следующий день потерял сознание и очнулся от соприкосновения с водой из перевернутой бочки. Вокруг кромешная тьма, меня покрыл холодный пот, колотила дрожь, во всем теле ужасная боль из-за того, что я очень долго был без движения. Горло как будто чем-то сдавлено, я едва мог дышать. На ощупь мне удалось найти спички и свечу: в комнате лежал труп монстра. Не знаю, что на самом деле произошло между ними. Думаю, Джереми явился удостовериться, что я мертв, — ведь именно этого он ожидал от гул. И он убил своего раба, чтобы тот не выдал его тем или иным способом. На столе лежала записная книжка, я открыл ее: там была написанная им история. Не знаю, что на меня нашло, но я стащил книжку и спрятал под надетыми на меня лохмотьями. А потом приехала полиция.

У них под ногами раздался гром аплодисментов: концерт подошел к концу.

— Я не мог произнести ни слова в течение пяти недель. О записной книжке тоже никому ничего не сказал, хранил ее втайне, как свой трофей. И прочел — постепенно, страница за страницей, в те минуты, когда оказывался в одиночестве. Способность говорить вернулась ко мне только после того, как я дочитал дневник до конца. После этого пришел к отцу и спросил его, правда ли, что он был убийцей. У нас с ним состоялся длинный разговор.

Однако финал истории я узнал лишь десять лет спустя, когда отец умер. Иезавель рассказала мне, что произошло той ночью между ними и Джереми. Тот действительно явился на нашу виллу. Перелез через решетку, вошел в дом и навел пистолет на отца: хотел заставить его признаться в убийстве детей. Тряс коробку сигар свободной рукой и вопил, что эта улика найдена в логове монстра. Это «вещественное доказательство» Джереми сам приобрел в магазине «Гроппи» — ведь отец сообщил ему название магазина в ту ночь, когда они ужинали вместе. Мэтсон совсем лишился разума — он ударил моего отца, затем еще и еще раз — хотел любой ценой заставить его признаться на глазах у Иезавели. Кончилось тем, что Иезавель схватила револьвер, который хранился на вилле на случай самообороны, и выстрелила в детектива.

Марион не сводила глаз со старика: Джордж Кеораз рассказывал эту историю с огромным трудом, голос его был не таким уверенным, как обычно, руки дрожали.

— Иезавель выстрелила практически в упор, и Джереми Мэтсон был убит наповал. Они с отцом не знали, что делать, и запаниковали. Еще бы — ведь они только что убили полицейского, причем тот обвинял отца в совершении тяжких преступлений. Даже самый тупой судья без труда усмотрел бы в этом мотив для убийства. Тогда они привязали к трупу груз и бросили тело в один из бассейнов с ртутью в саду. Тайника получше им придумать не удалось. Почти сразу после этого на виллу примчалась целая армия офицеров полиции, но не для того, чтобы арестовать подозреваемых в убийстве, а чтобы привезти меня.

Несколькими днями позже отец похоронил Мэтсона в пустыне. Начатое по поводу исчезновения детектива расследование ни к чему не привело. По словам людей, хорошо знавших Мэтсона, в последние месяцы он становился все более вспыльчивым и раздражительным. Характер у него менялся на глазах, зверь, сидящий внутри, лез наружу. Инстинкт постепенно брал верх над охотником. Со своей стороны, я утверждал, что ничего не помнил. Лгал, так как не знал, что сказать. Следствие пришло к выводу, что убийцей детей был чернокожий гигант, и все этим удовлетворились. Потом Иезавель долго искала дневник Мэтсона — детектив некогда сам показал ей свою записную книжку. Она очень беспокоилась о том, что там написано. Я так и не решился признаться ей, что дневник у меня.

Джордж несколько раз подряд сглотнул слюну.

— Ну, вы еще сомневаетесь в том, кто был настоящим убийцей? — спросил он.

Марион хотела возразить, однако не могла произнести ни слова.

— Вы спрашиваете себя — почему? — догадался Джордж. — Почему он совершил такое? Это была истерзанная душа, человек, из-за безумной страсти потерявший всякое представление о действительности. Иезавель прямо сказала ему об этом той самой ночью, во время их встречи в вагоне. Ей не удалось понять его, как других мужчин, потому что он был не похож на других людей. На самом деле в нем больше не оставалось ничего человеческого. Можно сказать, что он был безумен, но сознавал свою ненормальность и страдал от этого. Думаю, Иезавель ценила его потому, что личность Мэтсона, столь сильная и оригинальная, позволила ей испытать чувства, каких в обычной жизни не встретишь. В свою очередь, страшные преступления подарили Джереми новые ощущения. К тому моменту от Мэтсона осталась лишь пустая скорлупка. Он стонал, ощущая внутреннюю пустоту, и мог заполнить ее только с помощью чудовищных, нечеловеческих поступков.