В: Что ж, тебе и карты в руки. Уверена?

О: Ни с виду, ни по слухам он не из таковских. У Клейборн подобного об нем не говорилось, хоть мы частенько злословили об клиентах, обсуждая их изъяны и грехи. Лорд В., уж самая лондонская язва, кому за счастье услышать дурное об приятеле, об нем расспрашивал, но даже не заикнулся об этаком пороке. Говорил лишь об холодности его сиятельства, мол, ему науки приятнее женского тела, да еще выведывал, пришлась ли я по вкусу.

В: Что ответила?

О: Отбрехалась, дескать, об холодности — наговор.

В: Ладно. Пошли к пещере.

О: От правды не отступлю, мистер Аскью.

В: А я — от недоверья, когда мне угодно.

О: Недоверье правду не умаляет.

В: Ну, стало быть, ее не убудет. Рассказывай.

О: Мы поднимались к пещере, пока еще скрытой за взгорком, как вдруг на тропе возникла серебристая дама.

В: Что значит «серебристая»?

О: В чудной одеже будто из чистого серебра без всяких узоров иль украшений. Чуднее всего были тесные штаны наподобие тех, что носят моряки иль северяне, каких однажды я видала в Лондоне, но только еще уже — в обтяжку, точно лосины. Облегающая рубаха, скроенная из той же серебристой ткани. Сапоги черной кожи, вроде мужских, но короче и без ушек. Казалось, дама нас поджидала.

В: Хочешь сказать, она возникла из ниоткуда?

О: Видать, где-то пряталась.

В: Почему решила, что она — дама?

О: Так явно ж не из простых.

В: Кто-нибудь ее сопровождал? Конюх, слуга?

О: Нет, она была одна.

В: Юна, стара?

О: Молодая и пригожая. Черные как вороново крыло волосы не подвиты и распущены по плечам, а на лбу подрезаны в челку.

В: Ни чепца, ни шляпы?

О: Нет. Повадка ее, скажу тебе, была не менее странной, чем наружность: держалась она свободно, будто молодой джентльмен, кому дела нет до всякой помпы и произведенного впечатленья. Приветствие ее тоже было чудным: молитвенно свела ладони, но лишь на секунду — будто легким взмахом поздоровалась с приятелем.

В: Ваше появленье ее не удивило?

О: Ничуть.

В: Что его сиятельство?

О: Припал на колено и почтительно сдернул шляпу. Рядом с ним опустился Дик, и мне пришлось последовать их примеру, хоть не знала, перед кем так стараюсь. Дама улыбнулась, будто не ожидала подобной учтивости, но, коль уж так, благосклонно ее принимает.

В: Все молча?

О: Ни слова не проронила.

В: Его сиятельство к ней обратились?

О: Он склонил голову, будто не дерзает смотреть на нее.

В: Думаешь, прежде они встречались?

О: Не ведаю, но, похоже, он ее знал.

В: Она его как-то выделила? Может, особый почтительный знак?

О: Нет.

В: Из какой ткани была ее чудная одежда?

О: Никогда такой не встречала. Сияет, точно отменный шелк, но видно, что плотнее.

В: Говоришь, дама юная?

О: Моих лет иль моложе.

В: Далеко ль было до сей непринужденной особы?

О: С полсотни шагов, не больше.

В: По виду, наша соотечественница иль чужестранка?

О: Не наша.

В: Какой же нации?

О: Шибко смахивала на корсарку, кого позапрошлым летом показывали в балагане на Мэлле. Бабонька та, любовница капитана, в морском деле слыла круче любого мужика. Когда их поймали, капитана-изменника вздернули, а ее пощадили и за деньги показывали публике. Взгляд ее говорил, что, ежели б не оковы, зевак порвала б в куски. Однако была она чрезвычайно фигуриста и хороша собою. Клейборн удумала заполучить ее к себе — мол, для отпетых сладострастников нет ничего слаще, как укротить этакую свирепую дикарку, — но не сошлась с балаганщиками в цене. Да еще те сказали, что корсарка скорее себя убьет, нежели подобное дозволит. Ты не подумай, на тропе-то не она стояла. С лица та дама была вовсе не свирепа.

В: Каких кровей та дикарка? Эфиопка, турчанка?

О: Знаю только, что черноволоса, темноглаза и смугла. Конечно, ни румян, ни белил. Маленько смахивала на жидовок, каких встречаешь в Лондоне, только без смиренья и пугливости, свойственных их племени. Кое-кто говорил, мол, то никакая не корсарка, но обычная цыганка, что за плату играет роль… Просто вспомнилось, как увидала ту даму.

В: Отчего повадка ее казалась скорее мужской?

О: В ней не было жеманства лондонских леди, что пыжатся, выказывая свою родовитость. Похоже, она и впрямь опешила, когда мы грохнулись на колени. Мол, зачем вы? И даже подбоченилась, как озадаченный мужчина.

В: Не осерчала?

О: Нет, улыбнулась, словно ее насмешили. Потом вдруг этак поманила, будто спрашивая, не угодно ль гостям пройти в дом. Как хозяйская дочь, что предлагает в гостиной дождаться возвращенья родителей.

В: Ничего дурного и злого в ней не подметила?

О: Перед Джонсом я оговорила ее, прости меня Господи. Да, повадка и платье ее казались чудными, но во всем прочем она была простодушной красавицей, кто не знаком с английскими обычаями, но свободен и естественен, как ни одна англичанка.

В: Что дальше?

О: Значит, пригласила и пошла прочь — беззаботно, словно гуляя по собственному саду. Сорвала и понюхала цветочек, будто нас тут и нет. Мы поднялись на взгорок и увидали пещеру. Заметив нас, дама указала на пруд — мол, ждите там — и скрылась в темном зеве входа.

В: Тропа, коей вы поднимались, утоптанная?

О: Нет, еле видная.

В: Ты не спросила, кто сия особа?

О: Конечно, только его сиятельство ответил: «Надеюсь, твой будущий друг». Больше ничего.

В: Продолжай.

О: Мы подошли к пруду, возле коего торчал камень. Его сиятельство держался особняком, я ж ополоснула лицо и напилась, а то под палящим солнцем вся ужарела.

В: Слушай, голуба, может, в дороге тебе напекло голову? Не обвиняю во лжи, но, сдается разум твой слегка помутился и ты видела то, что представило воспаленное воображение.

О: Нет, ничего подобного.

В: Да разве ж слыхано, чтоб женщина, да еще леди-иноземка, в одиночку разгуливала в этаком месте? Такого быть не может.