граф Парижский, претендент на французский престол. Шуты и скоморохи сочли, по-видимому, совершенно для себя безопасным возвращение в гущу французского народа, считаемого ими, очевидно, до предела напичканным безгрешной системой своей анонимной и безответственной демократии наследника французских королей, создавших великую Францию. Но, как известно, французский народ пока что безмолвствует, и не ныне существующая избирательная система даст ему возможность свободно высказаться; галдят же лишь шуты и скоморохи, за какие-нибудь 80 лет доведшие некогда великую Францию, обладающую несметными природными богатствами и обширной колониальной империей, до положения изо всех сил пыжащегося сателлита, с оглядкой на прежнее свое королевское или императорское великолепие. И как это французский народ позволил вновь навязать себе этих обанкротившихся в минувшую войну «шутов и скоморохов», когда было бы так просто воспользоваться примерами американской или швейцарской конституции?

Среди всего этого галдежа и разрухи не дремлет и стоит на страже христианской культуры Католическая Церковь, огнем и мечом сохранившая когда-то свою папскую сущность, а по сей день и свою невероятную, неослабевающую напористость. Выйдя вечером пройтись по старому городу, я услышал глухие удары колокола и, направившись в сторону призывных звуков, я увидел вскоре ярко пылающий электрический крест над куполом древнего собора, видавшего когда-то среди своих стен наикатолических королей и королев Франции.

Собор полон. Я усаживаюсь в укромном месте сзади так, чтобы мне всё было видно. Начинаю присматриваться и с удивлением замечаю, что около престола, украшенного гирляндами цветов, сгруппированы для церковного обихода совершенно необычайные предметы: большие картонные ножницы, разрезающие материю, столярная пила и рубанок, серп, лопата пекаря, мотыга земледельца, два бочонка винодела возвышаются на своего рода постаментах, огромный разводной ключ, да молоток механика, сети рыбаков. Я совершенно заинтригован. Но вот появляются один за другим проповедники в кружевных мантиях и начинают с присущей им профессиональной выучкой справлять, как тотчас же было объявлено, праздник труда. Человеческому труду во всех его проявлениях посвящено сегодняшнее богослужение, если только совершающееся на моих глазах можно так назвать. Труд и отдых. И тот, и другой — обязанность, почетный долг человека, завещанные ему от Бога, по Его примеру: в шесть дней Бог создал мир, а седьмой день, воскресение, Он почил от трудов своих.

Проповеди говорятся простым, для всех доступным языком, пестрят житейскими эпизодами из жизни крестьянской и провинциально-городской, иногда даже не чужды здорового, крепкого, деревенского французского юмора, и, если присутствующие, несмотря на свой латинский темперамент, сдерживаются и, уважая храм, не выражают громко своего одобрения, то, во всяком случае, не могут сдерживать своей улыбки. Имя тех, которые сказали не из любви и чувства долга, а из человеконенавистничества и рабовладельчества, что, кто не работает, да не ест, не произносится вовсе, но каждый слушатель, способный мыслить, прекрасно отдает себе отчет, о ком идет речь.

Но вот тушатся в соборе электрические лампочки, включается прожектор, освещающий престол, к которому приближаются девочки-подростки, одетые во всё белое, как Христовы невесты. Духовенство поет «приносите, приносите, Богу плоды ваших трудов, они ему угодные, потому что Христос сам трудился, благословлял честный труд, и Его святые апостолы были простыми трудящимися людьми…». В ритм пения девочки протягивают к престолу плоды трудов своих отцов, матерей, братьев и сестер: свежеиспеченный хлеб, корзинку винограда, тарелку с рыбой, бутылку молока… Все присутствующие, я бы хотел даже сказать молящиеся, встают и обращаясь к Святой Деве поют, прося Ее заступничества: «Мария, Мария, молись за Францию, молись за нас…»

Сегодня вечером я имел счастье видеть настоящую Францию, вечную и великую; Францию французов, а не «шутов и скоморохов».

«Наша страна» (Буэнос-Айрес), 20 января 1951, № 62, с. 8

(из серии «Европейские миражи»)

II. (Путешествие в древность)

Почти две тысячи лет тому назад, как и сегодня, в солнечный июньский день катились спокойные волны Средиземного моря на золотистый песчаный берег невдалеке от древнеримского порта Массилия, нынешний Марсель, вызываемые теплым ветерком начала южного лета. На горизонте показался баркас, медленно приближавшийся к берегу, хотя не было заметно на нем ни паруса, ни весел. Когда он уткнулся носом в песок, из него стали выпрыгивать, кто на берег, а кто и в воду, мужчины и женщины в тех древних одеждах, которые мы видим на рисунках, изображающих сцены времен библейских. Это были еврейские эмигранты из Иудеи в тридцатых годах нашей эры.

Христос, провозгласивший равенство всех народов перед лицом единого Бога, был только что распят в Иерусалиме. Его родственники и последователи испытали на себе первое гонение. В баркас, не оснащенный парусами и не снабженный веслами, а также и продовольствием, были посажены Мария Иаковлева, сестра Богоматери, Мария Саломея, мать апостолов Иакова и Иоанна, Лазарь воскрешенный и его две сестры, Марфа и Мария Магдалина, Максимий и Сидоний, исцеленный слепец. Затем были они отведены в открытое море и брошены на произвол судьбы. При посадке Сара, черная служанка двух Марий, задержалась на берегу и в отчаянии стремилась попасть на баркас, когда он уже отчалил от берега. Тогда Мария Саломея бросает в воду свой плащ, на котором, как на плоту, Сара добирается до баркаса.

Благодаря милости Божьей баркас и прибыл к этим ныне французским берегам, как об этом гласит старинная провансальская легенда. Построив примитивный храм в честь Богоматери на месте высадки, которое теперь называется «Святые Марии на Море» (Saintes-Maries-de-la-Mer), ученики Христа разделились: Мария Иаковлева и Мария Саломея, а также и Сара, остались на месте высадки; Мария Магдалина отправилась сначала проповедовать рыбакам слово Божие в Массилию, а потом удалилась в пещеру в горах; Марфа проповедовала в Тарасконе; Максимий и Сидоний стали просветителями в Секстиевых Водах (Acqual Sextiae), ныне Экс-ан-Прованс (Aix-en-Provence); Лазарь стал апостолом Массилии.

Когда Мария Иаковлева, Мария Саломея и Сара умерли, верующие похоронили их останки в построенном ими храме. Проповедники не знали гонений, которые уже начались в Риме. Проконсулом тогдашней Галлии Трансальпийской, в состав которой входили все места проповеди этих святых, был перемещенный из Иудеи Понтий Пилат: он не преследовал учеников Христа.

На могилы в «Святые Марии на Море» началось паломничество. В IX веке была построена новая церковь. После крушения Римской империи все возводимые постройки носили характер укреплений, крепостей — в феодальный период враг был повсюду, а в «Святые Марии на Море» и с моря: сарацины-пираты, то есть арабы из Северной Африки. А потому и вновь возведенная церковь была одновременно и храмом, и крепостью.

Эти сарацины-пираты были бичом всех народов, проживавших по побережью Средиземного моря. Раздробление Европы не только