куски эгмаитской парчи, и иззубренные имперские мечи и кинжалы... Много чего тут валялось. Но больше всего было изделий гномьих мастеров — посуда и прочая утварь, оружие, элементы доспехов, тонкие инструменты, с которыми гоблы обращались невообразимым образом, монеты с изображениями их мордатых королей и предков. Да, много чего порченного, но мы не переборчивые Монеты, толстенькие и увесистые, почти пятиграммовые, пересчитали на месте — почти 124 золотых и 225 серебряных. Кажется немного, но если переплавить все найденные изделия из золота, то получится нормально. В любом случае это не Глаттершталь, с его найденными богатствами. Нас никто не беспокоил. Полевая разведка мерзла на склонах гор, сменяя друг друга, стараясь заметить отряды зеленокожих. Но всё было тихо. Наступала зима и боевые действия, по традиции, уже заканчивались к этому времени. Если говорить о людях, то крестьяне собирали свои урожаи, и сначала их обирали собственные владыки, выбивая налоги и недоимки. Потом приходили жрецы некоторых богов, требуя свою десятину. Потом появлялись из-за рубежей племена нелюди, часто выгребая остатки. Умные вожаки самих людей часто не трогали, в основном не убивали и не жрали — ведь на следующий год уже некого будет грабить. Людские предводители тут тоже были довольны — и людей в битве не положили с бесконечными ордами, и куда придет этот обездоленный? Ведь ему и самому ноги бы не протянуть, и семью сейчас накормить надо, и семена на следующую посевную надо где-то взять. А идёт он к своему владетелю, или просто богачу, купцу, у которого берут в долг под такие проценты, что и нелюдь уже не такая и ужасная становится. От них хотя бы можно убежать, попробовать отбиться с оружием в руках. А тут ты сам суешь свою голову в петлю. Нет, были, конечно же, и другие владетели, которые собирали людей, дружину и выдвигались навстречу племени, идущему в набег, если о таком становилось известно. Или шли по пятам, отбивая пленных. А порой и сами уходили в их пределы, вызывая на бой их главарей и совершая подвиги, сжигая и вырезая мерзкие поселения. Но зачастую это не приносило никакого толку (или на очень малое время) или даже вредило. Ты их перебьёшь, положишь головы своих людей на скудных пустошах, а на их место придут более злые, дикие, которые уже будут не только забирать у крестьян еду, но и всех их сожрут. Обнаружили ещё одну часть пещерной фауны. Ими оказались мелкие, размером с миллиметр-два паразиты, которых называли хофсы-кожееды. Эти кожееды паразитировали на сквигах, но как выяснилось, пожрать были не прочь и другую живность, в роли которой выступили и мы. Хорошо ещё, что с тела и с одежды они смывались. Правда больше никто от этой новости не радовался, потому как пришлось идти мыться в горной реке. В начале зимы. Порой скользя по слегка обледенелым камням. А ещё и выстираться требовалось. Все ворчали, на что мне было плевать — разносить эту гадость ещё и в пустоши я не был намерен. И вот поднялись на лапы те, у кого хватило здоровья. Окочурились те, у кого оно оказалось недостаточным для сопротивления железу в крови и теле. Из захламлённой пещеры вытащили тюки с вычищенными от паразитов вещами. Жалась к клону толпа зеленокожих коротышек, окруженная цепью крыс, дрожа от холода и считая что их сейчас будут резать, но не делая ничего для своего спасения. Светило солнце, снег сверкал в его лучах. Сквозь гомон толпы доносился звук шумящей горной речки, чьи воды стремились разбить все камни на своём пути. В вышине гор сверкали пики, с которых порывами ветра сдувало снежную крошку. Но это было высоко, а в долине тишина. Становилось больше птиц и мелких тупых гарпий — ведь всем известно, что если собирается где-то большая группа с оружием, то вскоре будет возможность устроить шикарный пир! Под ногами хрустели обгрызенные кости и ещё даже вполне целые костяки, подмороженные, вмерзшие в грязь и теперь, в морозное утро нашего ухода, они искрились серебристо-алым драгоценным сиянием. Кобольды, которых я решил всё же забрать, слепо уткнулись в друг друга. Им было страшно, вырванные из привычной среды своих подземелий, они дрожали, не понимая чего от них хотят. Рядом высились и их тяжеленные связки с инструментами. К сожалению, не всё смогли взять. Кучу тяжелого нужного барахла просто завалили в одной из шахт, надеясь ещё вернуться. Логово Гортакса мне понравилось — отсюда можно было контролировать неплохую часть чуть лежащего в стороне торгового тракта, не показываясь на глаза людям и гномам. Крысята тоже тащили мешки своей добычи и подарки своим братьям. Они фыркали, когда я им об этом говорил, заявляли, что те сами должны были выйти из логова и взять на копьё добычу, но это была не просьба, а приказ. Потому мешки их мало в чём уступали остальным. А там копошились сквижата. Хрустя снегом, приблизились Явур и Сурнур. Его сарвуухи уже закончили укутывать бога шкурами и завязывали последние узлы. За время нашего знакомства я уже мог различать некие эмоции по его морде и манере держаться. По положению лап, спины, повороте головы, направлению взгляда, дыханию можно было многое сказать. Прям некий «разговор тела». Это было даже инстинктивно понятно, так как у крыс не такое же, конечно, но в чём-то похожее поведение. Пришла интересная мысль: интересно, а я также себя веду? Простуженный хриплый голос был похож на карканье. А ещё эта простуда придавала ему настоящее имперское произношение. — Ты нам выделишь часть добычи? Мы голодны и бедны, одежда расползается от старости, самки голодают... — Не прибедняйся, Явур. Разве вы не получили то, зачем шли? — Получили! За что благодарность наша безмерна! Но разве ты не хочешь показать свою щедрость, показать халуу, подраствющим щенкам то, как полезно ходить под твоими знамёнами? Увидев добычу, самки сами будут выгонять щенков из жилищ! — Выделю. — рассмеялся я. — Только мы делим добычу на месте, когда дойдём до логова. — Нам это подходит. А гоблы? Ты дашь нам их часть? Гоблы вроде и неликвид: вредные, прожорливые. Но вот сейчас они мне были нужны — навьючить их тоже можно было по полной. — Только часть. — я провел рукой по толпе, показывая какую часть гоблов они могут забрать себе. — Это в знак уважения к вашему богу. Ты же не будешь возражать, если я потом один или с Струхом там, или ещё с кем, захочу его увидеть ближе? — Конечно нет! Не думаю, что ты решишь