я нужна была в качестве знахарки, и никому не было дела до того, кто я и чего хочу я. Впрочем, нет. Справедливости ради стоит признать, что с жителями Приречья у нас был справедливый уговор. Они мне — дом и зимовку, я им — лечение. Самая честная сделка из тех, что я волей или неволей заключила в последнее время.

Я не заметила, как Сауле оказалась рядом со мной, но то, что она это расстояние не пешком преодолела, это точно. Богиня оказалась ниже меня почти на голову. Волосы текли с ее белых плеч живым огнем, в который хотелось запустить обе руки и позволить выжечь себя дотла. Порыв ветра растрепал мои собственные волосы, и прикосновение жестких прядей к лицу странным образом успокоило и прояснило разум.

- Вы хотите, чтобы я выпустила лаум, верно?

- Нет, – колокольчик звякнул грустью. Я опешила и даже, кажется, рот открыла от удивления.

- Тебе придется решать самой, как поступить, но прежде чем ты примешь решение, позволь, я расскажу тебе одну историю. Она произошла много лет назад, и все, что будет сказано — истина...

Глава 26. Огонь и вода

Сауле медленно крутила лилию, поглаживая тонко пахнущие лепестки. Я ждала, пока богиня соберется с мыслями, исподтишка оглядывая полянку со стелой. В густой короткой траве, такой яркой, что привыкшим к серым цветам Чащи глазам становилось больно, взаправду виднелись остатки домов. Заросший козырек крыши. Две палки от забора, лежащие бок о бок, точно пара влюбленных, не пожелавших расставаться и после смерти. Черепки кувшина. Кости...

Они выступали из-под травяного ковра едва заметно; если бы я не вглядывалась, то не обратила бы внимания на отблеск чего-то белого. Но я заметила — и уже не могла отвести глаз от вылизанных временем осколков. Все, что осталось от живых людей.

Густой как мед голос Девы пробился сквозь бешеный стук сердца в ушах. Она говорила нараспев, точно рассказывала сказку, и я невольно поддалась чарам ее звучания.

- То, что ты видишь, дитя — прискорбная память о том, что невозможно жить среди людей и не взять от них ни единой черты. Когда-то, на заре мира, мертвые не уходили от живых. Они бродили промеж тех, кого не могли коснуться, и тосковали — о жизни, которая им больше не принадлежала; о поступках, которые они не успели совершить; о возлюбленных, с которыми оказались разлучены. Их скорбь и ярость была так сильна, что дала им силы причинять вред живым. Люди обратились к богам с мольбой о защите. Ведь мертвые не чувствовали боли или сожаления, им не нужен был отдых — ярость и ненависть поддерживали их, кормили и согревали. Род людской слабел, а беспокойников становилось все больше.

Тогда я собрала своих верных жриц из всех святилищ и дала каждой испить свет утренней зари. Вместе с ним девы обрели умение лечить любые болезни и увечья, даже те, что наносили мертвецы. А еще те из них, кто сумел овладеть своим даром в совершенстве, научились управлять водой. Ведь вода свободно течет между Жизнью и Смертью, из воды когда-то зародился весь наш мир. Тех дев стали называть лаумами.

Супруг мой, Перкунас, зачерпнул огня из Небесной Кузницы, разбил его на сотни искр и одарил этими искрами своих жрецов. Так появились дейвасы — огненный щит живого мира и опора лаум. После Перкунас разделил мир на три царства — Навь, Явь и Правь, и запечатал границы, отделив живых от мертвых, а богов — от людей. Мертвые остались в Нави. Живые поселились в Яви. Домом богов стала Правь. Лаумы и дейвасы тоже остались в Яви, чтобы защищать людей от тех навьих тварей, что укрылись от взора Перкунаса. На века воцарился мир.

Сауле помолчала, будто собираясь с силами, чтобы продолжить рассказ. Я слушала едва дыша. Что-то говорило мне, что ни в одной книжке я не прочитаю правды, которую сейчас с грустью рассказывала златовласая богиня, и я боялась пропустить хоть слово.

- Лаумы всегда приходили на помощь, откуда бы ни прилетал Зов. Они отдавали свои силы до последней капли, порой жертвуя собственной жизнью. Я не делала их такими — они сотворили себя сами, возведя жертвенность во главу угла, — Сауле горестно покачала головой. — И сами же обожглись об этот пламень.

Многие водяницы, особенно те, кто успел воспитать учениц, с болью наблюдали, как девушки, ставшие им родными, не выдерживают и ломаются на пути к овладению даром. Их сгубила та самая жертвенность, непонимание, что порой можно и нужно отступить, чтобы вернуться с новыми силами и выиграть бой со Смертью. Некоторые из лаум пытались оставлять девочек при себе, но свет зари, пылающий в их крови, не позволял юным водяницам жить спокойно. Порой борьба сводила их с ума. Тогда одна из старших лаум обратилась за помощью к дейвасу. Она попросила освободить ее ученицу от света — от моего дара. Ей казалось, что девочка будет счастлива прожить обычную жизнь, в которой не понадобится рисковать своим телом и разумом день за днем, до последнего вздоха. Я вижу тоску и понимание в твоих глазах. Ты 6ы тоже хотела, чтобы я забрала свой дар обратно?

Я смотрела на богиню, пытаясь облечь в слова дикую свистопляску, творящуюся в душе. Молчать было невозможно, но и сказать никак не получалось. Мысли путались и обжигали рот, едва я начинала думать, что нашла нужный ответ. Она стояла передо мной — вечно юная, невыразимо прекрасная, одетая лишь в тонкую белую ткань, украшенную туманной вышивкой, и я должна была сказать ей...

Должна...

- Да, — по горлу будто просыпались колючки, и я сухо сглотнула, прежде чем повторить, уже более уверенно, — Да, хотела. Я мечтала об этом с детства. С той первой деревни, которую нам с мамой пришлось оставить по приказу головы, не желающего «терпеть ведьм у себя под боком». Со дня, когда лучшая подруга, узнав, кто я, бежала прочь с белым от страха лицом. С монеты, полученной мамой за лечение — брошенной в пыль и придавленной каблуком расписного сапога. Потому что «только на коленях раганам должно принимать плату от честных людей».

Я говорила, выталкивая из себя всю скопившуюся злость. Говорила, сжимая кулаки и не замечая, как тускнеет ореол света вокруг Сауле, как ее прекрасные волосы становятся безжизненными, и лишь на концах едва заметно мерцают последние искры. Как опускается взгляд богини, а розовые губы