с полным правом, развивать ее и постигать все ее тайны и глубины? Все, что для этого требуется – провести обряд. Малая цена за спасение, не так ли? – голос Старшей стал мягким, точно пуховое одеяло, и ласковым, как касание шелковой ленты.

- Я не убийца, – возразила я хмурясь. – Я всегда гордилась тем, что спасаю жизни, а не отнимаю их. Выберите кого-нибудь другого, я не гожусь.

- Милая девочка, это не будет убийством. Через три дня ты наконец-то вернешь нам то, что было отнято – из зависти, жажды власти и слабости.

Старшая подошла ко мне и положила руку на плечо. Прикосновение напомнило мне, как когда-то береза опустила свои ветви, приветствуя меня в лесу – обычном, живом лесу. Уже в который раз почудилось, что лаумы только выглядят как люди, но на самом деле давно уже стали кем-то иным. Кем-то, кто близок Чаще – но не миру Яви. Ее голос звучал тихо, а слова били в самое нутро:

- Вспомни, сколько раз ты подвергалась гонениям из-за своего дара – чудесного, призванного нести свет и спасение? Как часто тебя звали отродьем, клеймили нечистью и прогоняли прочь, угрожая лишить жизни? Всего этого не было бы, если б не зависть дейвасов. Подумай хорошенько, хочешь ли ты продолжать жить в нынешнем мире, когда можешь изменить его и вернуть ему добро?

- Вот только было ли добром то, что вы стали использовать свой дар, чтобы свергнуть князя? А, свободные целительницы? Захотели власти, да такой, чтобы никто и слова не мог сказать, и начали убивать негодных. Вы расплатились за собственные амбиции. Вы сами виноваты в том, что произошло.

Голос Совия резанул по ушам, и я словно очнулась от чар ставшего напевным голоса Старшей. О чем он говорит? Яросвета выпрямилась и зашипела, теряя сходство с человеком:

- Заткните его!

Одна из лаум щелкнула пальцами, и на шее дейваса сжалось туманное кольцо. Он захрипел, царапая кожу ногтями. Старшая улыбалась, глядя, как он корчится. Я прикусила губу, разрываясь от непонимания, кто из них говорит правду. В то же время я понимала, что правду сказали оба, вот только у любой правды всегда есть несколько лиц. Глаза Лиса начали закатываться, и я не выдержала:

- Хватит! Прекратите! Он же нужен вам для обряда, что будет, если вы угробите его сейчас!

Старшая неохотно махнула рукой, и кольцо расширилось. Совий рухнул на пол, кашляя и с жутким хрипом пытаясь вдохнуть. Кое-как справившись с собой, он поднял голову и криво улыбнулся мне сквозь упавшие на лицо огненные пряди волос, припорошенные серой пылью. Я подняла умоляющий взгляд на Старшую, игнорируя дейваса:

- Я устала и хочу отдохнуть.

- Пойдем, – кивнула лаума. – Я провожу тебя. 

Она указала на клетку:

– Следите за ним! Служители Дейва всегда были мерзавцами, и у них было достаточно времени, чтобы практиковаться в своем главном умении. И оповестите всех – Белая кровь наконец воссияла. Скоро мы вернемся в Явь, сестры!

Лаумы ответили ей звериным воем и клекотом, ничуть не напоминая мудрых целительниц, живущих в ладу с миром. Я отвернулась от них и пошла за Старшей, всеми силами уговаривая себя не оглядываться. 

* * *

Лаумы были похожи на высохшие коряги. 

Если когда-то в их иссохших телах и были краски, то они все стерлись, оставив только белое и серое. Я подцепила прядь собственных волос. Лаумы танцевали вокруг белого пламени, высоко подпрыгивая и припадая к земле. Их косы змеились вокруг худощавых тел, и в них потрескивали вплетенные амулеты из серой глины, какие-то палочки и обрывки тканей.

Передо мной застыла одна из лаум. В ее руках был кувшин, и она протягивала его мне. Я улыбнулась и отрицательно качнула головой. Вопреки словам Старшей, я чувствовала себя чужой. Во мне текла кровь нескольких поколений раган – живая и красная, а вовсе не белая, хоть лаумы и звали меня Белой Кровью. Моя горячая кровь тянула меня обратно, в мир людей. И что-то – быть может, детские сказки или обрывки песен, которые пела мне мама – напомнило, что нельзя в загробном мире ни есть, ни пить, если не хочешь в нем же и остаться.

Лаума не стала настаивать и отошла от меня. Я украдкой пригубила воду из фляги на поясе, но вкуса не почувствовала. Почему-то это испугало сильнее, чем существа, встреченные нами на пути.

Старшая наблюдала за мной через огонь – я чувствовала ее рассеянный, но безотрывный взгляд. От мечущихся серых фигур и жара пламени вдруг закружилась голова. Я встала и поклонилась Яросвете, удостоившись ответного кивка, и направилась по дорожке в сторону землянок.

За пределами Убежища шумел и вздыхал лес: скрипели корни, щелкали ветками-клювами жутковатые деревья, вдалеке тоскливо выла какая-то голодная тварь. Весь облик Чащи дрожал, затянутый дымкой будто от жара, ее облик поминутно менялся – едва заметно, сбивая с толку, путая глаза и мысли. Я с трудом отвернулась от неё и отправилась на поиски своего ночлега.

Все землянки казались одинаковыми, без каких-то меток или признаков жизни. Сердце снова тоскливо сжалось: в деревнях людей и наличников одинаковых не встретишь, у каждого дома – свое лицо. Идя по Убежищу, я никак не могла отделаться от ощущения, что все это – лишь дурной сон. Я сравнивала портреты на обложках прочитанных книг с встречающимися на пути женщинами, больше похожими на мавок или лесавок. Сухие тела. Горящие алым светом глаза. У всех поголовно длинные белые волосы. Большинство плело косы, и только Яросвета носила их распущенными, заплетая всего пару косичек по бокам от лица. Словно Чаща выела из них все цвета вместе с жизнью...

Ноги донесли меня до домишка, напоминающего гнездо ласточки. Его стены были сделаны из глины – такой же серой, как вездесущий песок, укреплены ветками и крупными валунами. После разговора с дейвасами Яросвета привела меня к этой землянке и сказала, что здесь я буду ночевать. Но, кроме жилья, она дала мне кое-что еще – двух то ли охранниц, то ли стражниц, Ртуть и Серу, неотступно следующих за мной бесшумными тенями. Старшая сказала, что они будут охранять мой покой и помогут сдержать влияние Чащи, подчас слишком тонкое и незаметное.

Ртуть и Сера застыли по обеим сторонам от мазанки, сливаясь с ней пепельным цветом кожи, а я нырнула внутрь. Мне было неловко от их присутствия: высокие лаумы выглядели так, словно не защищали меня, а стерегли.