13 300 самолетов,

6800 танков,

312 000 тонн взрывчатых веществ,

406 000 грузовиков (включая 50 000 «виллисов»),

1500 локомотивов,

9800 товарных вагонов,

540 000 тонн рельсов,

1 050 000 миль телефонного кабеля.

(Все это не считая большого количества продовольствия, автомобильных шин, одежды, стали, бензина и металлообрабатывающих станков.)

Примерно половина объема этих поставок была осуществлена в течение последнего года войны. Кроме того, не следует забывать об английской и канадской помощи. Она составила 5480 танков, 3282 самолета и 103 500 тонн каучука.

Для русских наиболее важны, конечно, были самолеты и транспортные средства. Они значительно увеличили ударную мощь Красной армии и дали возможность повысить темп операций на фронте. Мощное наступление от Днепра к Висле в июне 1944 года и последовавшие за ним прорывы в Венгрию и Польшу однозначно можно объяснить англо-американской помощью. Таким образом, Рузвельт сделал все, чтобы Сталин стал хозяином Центральной Европы.

В середине апреля 1944 года я докладывал обстановку генералу Бальку на командном пункте XLVIII танкового корпуса, находившемся тогда к западу от Тернополя. К этому времени линия фронта на юге стабилизировалась, а на севере советское наступление в районе Ленинграда было остановлено на границах Прибалтийских государств. Несмотря на настойчивые атаки противника, группа армий «Центр» смогла удержать значительную часть Белоруссии, в том числе Витебск и крупный железнодорожный узел Оршу[213]. Восточный фронт все еще имел слишком большую протяженность для успешной его обороны, и мы значительно улучшили бы свое положение, эвакуировавшись из Эстонии и Белоруссии и отойдя на линию Рига – Лемберг (Львов) – устье Днестра. Но, пока Верховным главнокомандующим оставался Гитлер, нечего было и надеяться на такое решение.

Когда я вернулся из госпиталя, XLVIII танковый корпус был отведен с передовой и усиленно занимался боевой подготовкой. На фронте царило полное затишье; весенняя распутица остановила всякое сколько-нибудь крупное передвижение войск, да и потери зимой 1943/44 года были значительны даже для русской армии. Теперь мы входили в 1-ю танковую армию и получили в свое распоряжение 1-ю и 8-ю танковые дивизии.

Карта 51. Фронт в Галиции (на 13 июля 1944 года)

Генерал Бальк делал все, чтобы, воспользовавшись затишьем на фронте, довести уровень боевой подготовки этих двух танковых дивизий до максимума. Наши отношения с командованием 1-й танковой армии были очень хорошими; армией командовал генерал-полковник Раус, а его начальником штаба был мой старый друг генерал-майор Вагенер. До войны он служил в Силезском кавалерийском полку, расквартированном неподалеку от моего собственного; он был страстным лошадником и охотником, и мы часто охотились вместе. Он рассказал мне о том, что произошло с 1-й танковой армией, когда она попала в котел в районе Скала-Подольской в марте, и мы с ним подробно обсудили последние операции наших армий на Украине. Естественно, мы с ним были очень огорчены недавним смещением фельдмаршала фон Манштейна, единственного человека, чей военный гений мог противостоять силе русских. Группа армий «Юг» теперь была переименована в группу армий «Северная Украина» (хотя мы уже оставили эту страну), во главе ее теперь стоял фельдмаршал Модель. Это был подтянутый, живой человек невысокого роста, никогда не расстающийся со своим моноклем. Хотя он был военачальником большого дарования и энергии, его вряд ли можно было считать равноценной заменой Манштейна. В частности, Модель был слишком склонен вдаваться в излишние детали и даже указывал своим командирам корпусов и командующим армиями, куда они должны поставить ту или иную часть. Подобная манера излишне раздражала генерала Балька[214].

Карта 52. Наступление войск Центрального фронта в июне – июле 1944 года

Более двух месяцев на Восточном фронте ничего не происходило, хотя радио приносило нам множество тревожных новостей о событиях на других театрах военных действий – о крупных сражениях в Италии, об ужасных бомбардировках Германии и Франции, о падении Рима и, наконец, о высадке союзников в Нормандии. Для тех, кто занимался проблемой англо-американского вторжения, было совершенно ясно, что первые несколько дней вторжения, возможно, даже первые 24 часа были решающими. Я знал, что мой бывший командир, фельдмаршал Роммель, считает именно так и сделает все возможное и невозможное, чтобы сбросить наших врагов в море еще до того, как они успеют занять хотя бы небольшой плацдарм. К 14 июня стало ясно, что он в этом не преуспел. Я не знал тогда, почему его план сосредоточения танковых дивизий поблизости побережья не сработал, но с этого времени наши войска на Западе были обречены на продолжительную и кровавую борьбу, которая могла закончиться только катастрофой и поражением[215].

Тем временем русские занимались крупномасштабной реорганизацией своих сил, хотя становилось все яснее, что они готовы начать наступление на громадном фронте от Балтики до Карпат. В середине июня XLVIII танковый корпус снова вернулся на передовую, заняв жизненно важный участок фронта к югу от железной дороги Львов – Тернополь. В этих местах в 1914-м и 1916 годах шли тяжелые бои, и теперь были все основания считать, что нынешние противники окажутся достойны своих предшественников.

Занимаемая XLVIII танковым корпусом линия обороны проходила по реке Стрыпа, огибая несколько болот между рекой Серет и верховьями Западного Буга (см. карту 51). 1-я и 8-я танковые дивизии перешли под командование III танкового корпуса, а нам были приданы восемь пехотных и одна артиллерийская дивизия, а также несколько отдельных частей. Никакой точной информацией о намерениях русских мы не располагали. Радиоперехват и допросы пленных давали самые противоречивые сведения. То, казалось, наступление начнется вот-вот, а через некоторое время оно представлялось невозможным. Обстановка менялась каждый день. На переднем крае было точно установлено наличие только второстепенных частей русских, но это еще ни о чем не говорило – мы знали о привычке русских сосредоточивать наступающие войска в самый последний момент.