потому что я никогда не отпущу тебя.

Это должно пугать меня. Это должно заставить меня бежать и прыгать в объятия мужчины, который сможет поддерживать общественные нормы любви и отношений. Но я знаю, что я далеко не нормальная. Я должна быть такой, если эти слова заставляют мое сердце трепетать так, как им свойственно. Мне нужен мужчина, который самоотверженно отдаст всю себя, чтобы моя жизнь была такой, какой она должна быть, как у Эроу. Его преданность и вера в то, что я должна быть такой, какой должна быть, значат гораздо больше, чем все фальшивые отношения, которыми я уже жила.

— Я не думаю, что когда-нибудь захочу чего-то меньшего, чем тот мужчина, которым ты являешься, — говорю я искренне, из той глубины души, куда он так часто обращается. — Мы с тобой из одной материи, ты и я. Мы насильственно изорваны из одной и той же испорченной ткани.

Он вздрагивает, его глаза выражают любовь, которую он не знает, как выразить. Он наклоняется и снова целует меня, обхватывает мои бедра, притягивая мое тело к своему, а затем кружит нас и ведет меня назад к кровати.

— Я никогда не смогу любить тебя так, как ты хочешь, — шепчет он, открывая сломленного человека в своем глубоком, болезненном тоне.

Он снова чувствует себя недостойным. Недостойным бескорыстной любви, которой он никогда не видел в мире, который не остановился ни перед чем, чтобы съесть его заживо.

— Как бы ты ни любил, я этого хочу, — успокаиваю я его, когда его мягкие полные губы снова соединяются с моими.

Мы найдем золотую середину. Место, где мы оба сможем процветать и благоденствовать. Я не жду от Эроу обычной любви. Она никогда не будет обычной, как и не должна быть обычной. Она сложная. Это абстрактная картина, написанная резкими мазками боли, резкими всплесками обмана и непристойными цветами, кричащими о несправедливости.

Мне не нужно его менять, и, честно говоря, я этого и не хочу. Но больше всего на свете я хочу, чтобы наши души соединились в нерушимую связь.

Его рука обвивает мою шею, длинные пальцы скользят по свежевымытым волосам на моем затылке, а я продолжаю.

— Мы бросаем вызов определениям, которые заключены в нас. Бросаем вызов традициям. Бросаем вызов правилам, установленным умирающей олигархией. Мы создаем мир, в котором мы не просто выживаем, а процветаем, как мы того так яростно желаем.

Он с изумлением впитывает каждое слово, продолжая вести меня назад, к кровати. Его губы снова находят мои, грубо прижимаясь к моим губам, а затем наши языки переплетаются, и он обхватывает мою поясницу, подхватывая меня и оттаскивая на середину массивной кровати позади нас. Мои соски напрягаются, когда его твердая грудь прижимается к моей, а он отстраняется и снова смотрит на меня сверху вниз.

— Ты сияешь на своем троне, Брайони, — говорит он, возвышаясь надо мной и качая головой в недоумении, изучая мои глаза так, словно я самая ценная королева, которая когда-либо правила. — Я буду защищать тебя бесконечно. Пока от мира, который мы сжигаем, ничего не останется. До самого дня моей смерти.

Его ладонь касается моей щеки, большой палец проводит по нижней губе в нежной ласке, которую я бы не решилась применить к нему.

— Я никогда не была так полна решимости разрушить дом, который нас создал, — шепчу я, поднимая руку, чтобы коснуться глубокого шрама, пересекающего его пристальный взгляд. Он позволяет прикоснуться к себе и, устроившись между моих бедер, выглядит более расслабленным, чем когда-либо прежде. — Пусть каждый мужчина, причинивший боль моему единственному, встанет на колени перед тобой, где ему и место. — Я говорю с огнем в голосе. Ярость за его прошлое, которая теперь просочилась в мою кровь и пульсирует в моих венах с каждым безумным ударом.

Его рот припадает ко мне, его мягкие губы захватывают мои в зверином оскале. Его язык скользит по моим губам, вызывая электрические волны желания во влажном пространстве между бедер.

Почти точно зная, как он управляет моим телом в своем присутствии, его пальцы проводят по внутренней стороне моего бедра, поднимаясь все выше и выше, пока он не коснется меня именно там, где я жажду. Медленно они скользят по моему лону, размазывая мое возбуждение, пока не проскальзывают внутрь. Я откидываюсь на спинку кровати, его рот перехватывает мои стоны, глотая наслаждение по мере того, как оно покидает мое тело, его язык пробует на вкус все, что может предложить мой, а его большой палец делает мягкие круговые движения по моему набухшему и ноющему клитору.

Убрав пальцы, он подносит их к своему лицу, липкие следы моего возбуждения покрывают их, когда он их разделяет. Он проводит ими по губам, а затем медленно размазывает влагу по точеной челюсти и шее.

— Убери свой беспорядок с меня, — требует он, наклоняясь надо мной.

Я сжимаю в кулак волосы у него на макушке, отводя их в сторону, к его одобрению, пока слизываю свое возбуждение с его шеи. Он стонет мое имя и упирается в меня бедрами, его стальная эрекция скользит по моему влажному центру, когда он ритмично двигает бедрами в такт моим. Облизывая его челюсть, я наконец пробираюсь к его губам. Я слизываю с него свой запах, прежде чем моя голова падает обратно на кровать.

Поднеся его руку ко рту, я нахожу глубокую рану от ножниц. Он пытался передать свою больную любовь ко мне единственным доступным ему способом. Я подношу окровавленное предплечье к губам, пока его расширенные зрачки фокусируются на моем рте. Несколько мягких поцелуев в разорванную плоть, с которой все еще капает кровь, и я покрываю ею свои губы, мои глаза встречаются с его глазами, когда я облизываю порез по всей длине языком.

Его кровь покрывает мои губы, и я провожу по ране вниз по подбородку, пока его кровь не покрывает мою шею и грудь. Страсть и неутолимая похоть разгораются в его взгляде, когда он смотрит на свою куклу, испорченную только для него.

Его живот напрягается, когда член снова вскакивает, а глаза пылают, проникая в мою душу, пока я разговариваю с ним на нашем родном языке. Исцеляю ущерб, который я нанесла.

С жаром неконтролируемого вожделения он приподнимается надо мной и наклоняет свой член, прокатывая пирсинг по моему клитору, пока не находит вход. Тот, который принадлежит только ему. Он ненадолго закрывает глаза, отрываясь от прямого контакта, чтобы проскользнуть глубоко внутрь меня.

— Ах, Эроу, — шиплю я, морщась, когда мои ногти впиваются в