хмеля вашего — некоторые будут мертвыми средь вас… И когда очнетесь от долгого хмеля жизни — некоторые будут мертвыми средь вас!.. Но вы не заметите… Но вы не отличите мертвых от живых… Да. Да, расхитители воры тати плоти своей!.. Ибо если человек теряет душу свою — его уже не отличить от мертвого. Да… А душа умирает прежде, быстрее тела… Вот глядите — гнездо темнеет вьется льется разносится рассыпается тянется горькое цепкое держится вязкое в ветвях в ветвях — а птицы! Птицы уж давно нет… да! Но! Но Хуллай ты оставляешь Абдуррахмана-хана у дастархана живых, ты придвигаешь его вялого к груше (я лежу рядом!) а сама бежишь бежишь к жемчужной пустынной отмели и нагими розовыми влажными ступнями ногами в браслетах сбиваешь заметаешь засыпаешь те те те сладкие следы сплетенных тел и этот Этот густой ползучий глубокий след След Мертвого тела… да… След мертвый мертвого… Абдуррахмана-хана… Хуллай ты засыпаешь его последний земной след — он темный от выступившей воды — а браслеты сверкают на ногах… След!.. след… И засыпала замела завалила и нет его… следа его…

Хмельные от тел! хмельные от тел растраченных! хмельные тратящие быстрые тела свои!.. блаженные? бражные!.. родные!..

И будет ваш след на земле — лишь след мертвого тела!..

Но!.. Но и я был и я тратил! Да… Но! но ноги но столпы стволы колонны телесные живые в златых тесных браслетах заметают засыпают этот след, и я не сплю, я вижу Хуллай… Но девьи щедрые нагие ноги в златых браслетах идут ступают вязнут блистают осиянные по этому следу! да!..

Ходжа Абдаллах Ансари, мауляна, учитель учитель, а зы стоите под последними китайскими карагачами, а вы улыбаетесь под карагачами а вы говорите Учитель: что есть дервиш? Просеянная землица, а на нее полита водица: ни нагой ступне от нее никакой боли, ни на поверхности ноги от нее никакой пыли… Да Учитель… Я дервиш… Я землица чистая нежная… Но тот след, но тот след глубокий падучий, но те те ноги ноги (ай) ступающие осиянно прощально! но те ноги живые лучистые слепящие ступающие по дремучему следу но те ноги заметающие его, но те ноги в златых тяжких браслетах режущих очи очи очи мои и ныне! и ныне! и ныне ступают Учитель… да.

И!..

Тогда просыпаются, восстают от земли, отлепляются от стволов дерев хмельными темными шалыми слепыми ой святыми младыми медовыми головами живые родные родные родимые родимые возлюбленные друзья други мои мои мои… Ой вот вы! я трогаю вас пергаментной предсмертной рукой моей неслышной возлюбленные друзья мои в шелковых веющих занданийских чапанах измятых от сна от сна от сна… Я трогаю вас возлюбленные друзья мои пергаментной неслышной невесомой невесомой дальней дальней еще здешней рукой — здешней, здешней — а вы уже там… но я скоро, скоро, возлюбленные мои мои мои… да. Тогда просыпаются восстают от вешней земли отлепляются от стволов дерев возлюбленные друзья други мои, и зовут кличут Али-бачу виночерпия с пиалами пенными его!.. И кличут Али-бачу с пиалами хрустальными его. И кличут Алп-бачу с его пиалами. И озираются. И не знают. И озираются на Абдуррахмана-хана, темно тяжко припавшего к стволу груши, и кличут, и не знают…

И кличут виночерпия Али-бачу с его чеканными хрустальными пиалами блаженные очнувшиеся Низам аль-Мульк, Хасан Саббах, Музаффар аль Исфазари, Кори-Мансур — мои блаженные восставшие восставшие… И кличут, озираются на Абдуррахмана-хана, и хохочут, и ликуют, и не знают. И не знают. И склоняются над долгим долгим тучным тучным дастарханом дастарха-ном… И не знают… Шайдилла!..

Возлюбленный Абдуррахман мой что что что и ты склонился над пахучими исходящими барашками агнцами хрустящими шипящими горящими приправленными тибетскими томительными мятными травами?.. Что ты склонился над барашками горящими алыми алыми алыми?.. Что одинокие раздольные лежат на отмели пустынной что лежат белеют веют шаровары сасанид-ские как крылья лебединые лисою выеденные лисою тайной алчной?.. Что что что падаешь ты ликом сонным в пиалу свою и я (я знаю мой Абдуррахман! я знаю! знаю! знаю!) и я кричу шепчу молю кричу: не трогайте! Он спит! Ой не будите! Не будите!.. Пусть пусть спит… пусть спит… и лик его от пиалы не отрывайте… Ой пусть спит, ой не будите, ой не отрывайте, ой друзья мои возлюбленные други, ой оставшиеся!.. ой не отрывайте!..

Шайдилла!.. О Боже!..

Возлюбленные други не будите святого сонного Абдуррахмана-хана!.. И тихо отодвинем дастархан чтоб крики, бубны, дойры чтоб пиалы плещущие брызжущие чтоб его чтоб не будили чтоб не достигали… из глухих деревьев дальных чтоб его не достигали!..

…Омар Омар чего вы переносите дастархан под дерева дальные? Чего? Он уже ничего не слышит. Не чует. Абдуррахман-хан! Шайдилла! Он мертвый. Мерклый. У него уста сизые как осенние прутья ивовые. У него ресницы палые ивовые. У него руки ивовые. У него голова палая ивовая… Омар он не пьяный. Не сонный. Нет! Но! но…

Блажен усопший средь цветущих деревьев!..

Блажен усопший средь цветущих деревьев…

У твоих ног, у твоих столпов, у твоих браслетов блистающих, Хуллай! Хуллай…

Но!..

Нет друзья мои возлюбленные! Нет… Нет Хуллай. Я поднимаю мягкими перстами твои веки Абдуррахман. И твой глаз твой сонный глаз белесый жемчужный блестит живой!.. как отмель? как залив? да! как залив нетронутый живой живой живой воды речной!..

Не уходи не уходи волна волна блаженная… Хмельные от тел! хмельные от тел растраченных! блаженные! бражные!.. Хмельные тратящие быстрые тела свои! (и я был и я тратил! да!) И ваше пиршество обернется поминками! И ваше пиршество обернется поминками…

И станут чалмы — саванами! И станут чалмы — саванами… И будут омывать из чаш хрустальных тела молчащие! уж не таящие!..

И будут омывать из чаш хрустальных тела молчащие… уж не таящие…

И станет ваша пиала вина немым слепым кумганом погребальным.

И станет ваша пиала вина немым слепым кумганом погребальным…

Но! О Боже! Боже! возлюбленные друзья други мои да как же я люблю вас, чую, чую, люблю, прибрежные весенние скоротечные мои… О Господи да мы же одни краткие текучие тесные дышащие тленные телесные скоротечные любящие у этой вечной мертвой реки реки реки… (а она не течет без нас!) Да мы же одни у этих осыпающихся вечных мертвых дерев дерев… (а они не цветут без нас…). Да мы же одни средь этих лепечущих сосущих пчел пчел… (а они не сосут без нас…).