— Откроем ротик! — Дэмиен широко развел клюв Дональда, стараясь держать пальцы на безопасном расстоянии от его кромки.

Дональд так шумел, что и мертвого мог разбудить.

— Я же тебя не убиваю! — настаивал Дэмиен. — Пока еще.

Даже засунуть таблетку от глистов в пасть Коту-Ранее-Известному-Как-Принц было легче, чем то, что он делал сейчас, а он буквально превращался в героя Брэда Питта из «Бойцовского клуба», как только слышал слова «ветеринар», «таблетки для кошек» и «пудра от блох».

Чтобы крякнуть еще сильнее, чем прежде, селезень широко раскрыл клюв, и в этот самый момент Дэмиен высыпал в его беззащитную глотку всю упаковку слабительного, захлопнул ему клюв и крепко его сжал. Затем зловеще ухмыльнулся:

— А теперь нам остается только ждать.

Ждали они долго. Дэмиен сверился с часами. Всего-то пятнадцать минут, а уже заболела рука. Он поменял руку и в мучительном ожидании закрыл глаза. Он стоял, полуприсев, в тесном пространстве кабинки туалета, сжатый ее стенами, и его колени уже давали о себе знать. Удерживать Дональда, прижав его к сиденью унитаза, было далеко не самым приятным делом из тех, что ему приходилось делать в жизни. Хотя, например, два года назад ему удалили вросший ноготь; но то были просто несколько минут наслаждения по сравнению с этим.

— Давай-давай-давай! — подбадривал его Дэмиен. — Надо только пукнуть. Пукнешь, и все наши мучения закончатся, и мы оба пойдем по домам.

Дональд выглядел как-то подозрительно; кажется, он собирался заснуть.

— Не спи! Хватит дремать! — Дэмиен ткнул утку. — Нам с тобой дело надо делать.

Но глаза Дональда сонно закатились.

— Послушай, спеть тебе, что ли? — спросил Дэмиен Дональда. Он шарил в своей голове в поисках подходящего мотивчика, который бы простимулировал процесс утиной дефекации. Дональд остался совершенно безучастен к этой перспективе.

И тут внутри у Дэмиена ярко вспыхнула маленькая лампочка, озарившая его мозг.

— Нашел! — Он прочистил горло. Обычно ему требовалось довольно много янтарного настоя, чтобы подготовиться к пению. Его голос гулял без руля и без ветрил из тональности в тональность, то падая в басы Бэрри Уайта, то взлетая до фальцета «Би Джиз», совершенно не обращая внимания на тот курс, который ему задавал Дэмиен. Он опять прокашлялся: — «Наш Мак-Дональд жил на ферме, и-ай, и-ай, о-о-о. И на ферме жила УТКА, и-ай, и-ай, о-о-о. И куда ни шла бы, говорила «кря-кря». Тут «кря-кря-кря», и там «кря-кря-кря». «Кря-кря», всюду «кря-кря»[17]. Наш Мак-Дональд жил на ферме, и-ай, и-ай, о-о-о!»

Дэмиен прислонился спиной к стене кабинки.

— Ну что, сделал что-нибудь? — спросил он с надеждой.

«Кря», — ответил Дональд.

— Давай быстро, — приказал Дэмиен.

«Кря».

Дэмиен шумно вздохнул и опять ободряюще улыбнулся. Его репертуар утиных песен был непростительно ограничен. А эта детская песенка к тому же напомнила ему о том жутком уикенде, который он пропел с Джози, поехав, как предполагалось, в романтическую поездку. Она тогда всю ночь изображала животных со скотного двора, передразнивая звуки, доносившиеся до них из соседнего номера, где другая пара занималась гораздо более неистовым и раскованным сексом, чем они. А в настоящем положении совсем не о том он хотел думать. Дэмиен призвал на помощь все свое самообладание.

— «Наш Мак-Дональд жил на ферме, и-ай, и-ай, о-о-о. И на ферме жила УТКА, и-ай, и-ай, о-о-о. И куда ни шла бы, говорила…»

«Кря», — вступил Дональд.

— Тут «кря-кря…».

«Кря».

— Там «кря-кря…».

«Кря».

— Всюду «кря-кря-кря…».

«Кря».

— Что ты тут раскрякался, тоже мне, певец! — заорал на него Дэмиен. — Гадь скорее, ты, остолоп утиный!

«Кря».

Дэмиен сильно хлопнул дверью, признав свое поражение.

— Значит, не подействовало?

Очередное «кря», произнесенное Дональдом, с большой долей определенности можно было расценить как «нет».

Дэмиен вздохнул в изнеможении и посадил Дональда на пристенный столик.

— Значит, так, мой маленький пернатый дружок, с одной стороны, я прекрасно осознаю, в каком неприятном положении ты сейчас находишься. Ты, вероятно, считаешь себя просто посторонним слушателем всей той белиберды, что мы там с Джози наговорили друг другу. Конечно, ты вовсе не обязан был знать, что тот соблазнительный кусочек, что шлепнулся в воду перед твоим носом, вовсе не был огрызком песочного печенья или крекера, да? Ты смял его в один миг, тебе и в голову не пришло, что ты делаешь что-то нехорошее. Так поступают все утки, и ты был в полном неведении о том, что проглотил предмет, с помощью которого быстрее всего завоевывается женское сердце, — Дэмиен говорил с ним серьезно, как мужчина с… селезнем. — Но, с другой стороны, ты все сильно усложнил. Я сделал все, что мог, чтобы убедить тебя, но наше время неумолимо истекает. Поэтому, дружище, если ты в течение пяти секунд не прокакаешься, то мы скажем друг другу последнее «прости»!

Одной рукой Дэмиен сдавил Дональду шею, а другой открыл краны, наполняя раковину теплой водой. И прежде, чем успел подумать о том, насколько разумны будут его попытки утопить в воде водоплавающую птицу, схватил свою жертву и погрузил ее голову под воду. Дональд боролся за свою жизнь с силой двадцати уток, как сумасшедший хлопая крыльями и измочив Дэмиена с ног до головы.

— Подыхай, ты, мразь утиная! — орал Дэмиен, прилагая все силы, чтобы удержать Дональда под водой. — Подыхай же!

В этот момент дверь резко распахнулась, и три крупные мужские фигуры заслонили дневной свет.

— Я все объясню, — сказал Дэмиен, разжав руки. Утка села и стала издавать захлебывающиеся звуки.

Мужчины приближались. Дональд кашлял. Дэмиен отступал.

Он поднес руки к лицу, чтобы защитить его.

— Пожалуйста, не делайте мне больно, — взмолился он.

Мэт открыл глаза и заморгал, чтобы отогнать сон. Было еще темно. Шторы были не задернуты, но в окне проглядывал только сероватый намек на свет близкого рассвета. Спальня Холли выглядела так, как будто в ней остался на ночь не одинокий рок-журналист, а целая группа «тяжелых металлистов». По полу была разбросана одежда, всюду валялись бутылки, да и другие сомнительные предметы. Он лежал на спине, закинув руки за голову, совершенно опустошенный. Возможно, его тело не было готово к марафонским дистанциям последних дней, однако когда обстоятельства того потребовали, оно показало, что способно безупречно справляться с поставленной задачей, и, оценивая его про себя, Холли не могла не дать ему десять очков из десяти — если уж не за артистизм исполнения, то хотя бы за приложенные усилия.