Тогда Леха, никого не ставя в известность, воспользовался темнотой и ускакал один. Вернее, хотел ускакать. Но за ним тут же увязался Уртей — тот самый учитель, которому он надавал по морде. Леха решил было от него отвязаться (и один бы справился!), но не вышло. Уртея, в обязанности которого входила охрана и, скорее всего, слежка, приставил к нему сам Иллур. Выбирать не приходилось, и Леха втолковал Уртею, чтобы молчал и повторял все за ним. Привязав коней в зарослях, они, пригнувшись, нырнули в складки местности и добрались почти до самых стен. Перемахнуть через каменную преграду грубой кладки для подготовленного морпеха не составляло никакого труда, да и Уртей не отставал. С той стороны никого не оказалось, все защитники сконцентрировались на обороне главной стены, отделявшей селение от равнины. Наступившая темнота помогла лазутчикам. А тлевшие крыши нескольких домов вблизи арены основных событий послужили ориентирами.

Вынув кинжал, Леха быстро и бесшумно пробирался к воротам между безлюдных домов. Уртей тенью следовал за ним. Возможно, внутри зданий кто-то и скрывался, но два темных силуэта остались незамеченными. У Ларина созрел простой, как мычание, план: проскользнуть к воротам, перебить охрану, распахнуть створки и впустить основные силы скифов в город. К ближайшей постройке у ворот они прокрались по узкой изломанной улочке беспрепятственно. Оставалась небольшая загвоздка: бойцы. Трое — на крыше дома и еще пятеро — впереди, у наглухо перекрытых створок ворот. Еще добрый десяток горцев с луками и мечами находился на расстоянии сотни метров. Но в случае хорошего расклада они не успеют помешать. Лехе так представлялось.

— Возьми тех, кто на крыше, — приказал Леха, осторожно перемещая кинжал в ладони.

И Уртей, натянув лук, отступил на несколько шагов из-под скрывавшего их козырька крыши и выпустил три стрелы, демонстрируя невероятную скорость. У самого морпеха так еще не получалось. С глухим стуком три мертвых тела ударились о камни, а одно даже издало приглушенный звон. Это слетевший металлический шлем откатился в сторону.

Люди у ворот сразу же услышали шум позади и развернулись, натянув луки.

— Прикрой меня! — крикнул Леха и, неуловимым движением выдернув еще один кинжал из-за пояса ближайшего мертвеца, сделал кувырок вперед.

Над ним просвистели вражеские стрелы. Поздно. Леха привстал на колено и метнул тускло блеснувшие ножи обеими руками, ориентируясь по слабому движению теней. У ворот послышались два сдавленных стона. Попал. Уртей на звук положил еще двоих своими стрелами. «Нет, все-таки ребята стреляют отменно», — мелькнуло в мозгу у морпеха, когда он бросился под ноги последнему, оставшемуся в живых защитнику.

Кувырок вперед, подсечка, стрела уходит вверх, лук выбит, удар ногой в пах, рукой — в горло. Все. Готов.

— Помоги… быстрее! — крикнул Леха, подхватывая с одной стороны тяжелый засов, запиравший массивные, обитые железными полосами ворота.

Уртей выпустил еще несколько стрел по еле видимым в темноте врагам и в два прыжка оказался рядом.

— Раз-два взяли! — крикнул Леха, и длинная, крепкая балка, которую полагалось поднимать, наверняка, втроем, пошла вверх, а потом с шумом грохнулась наземь.

Морпех толкнул ворота, и обе половинки со скрипом распахнулись, открывая вход в осажденное селение. Скифские лучники оказались совсем близко и, заметив брешь, тотчас устремились в нее.

— Бежим отсюда, — крикнул Леха, выскакивая наружу и отпрыгивая в сторону от несущейся навстречу конницы, — пока свои не пристрелили.

Уртей метнулся вслед за ним, но вдруг споткнулся, нелепо вскинул руки и упал. В неверном мерцании, отбрасываемом горящими крышами, Леха увидел тонкую стрелу, торчавшую из его спины…

Ворвавшиеся в селение скифы растеклись лавой по улочкам и очень споро перебили всех, кто там еще оставался. Приказы царя и распоряжения совета старейшин выполнялись неукоснительно…

— Хороший был воин, — вспоминал ночью, сидя у костра с жарившейся в его пламени тушей кабана, Иллур. — Мы похороним его с почестями. С боевым конем. Но и ты молодец, Аллэксэй. Ты достоин командования другими воинами, теперь я это вижу. Хотя еще и не все наши уроки усвоил… Пройдет время, и ты станешь хорошим вождем.

Иллур назначил его начальником десятка скифов. Как понял Леха после объяснений и нескольких жестов, ему доверили воинов-разведчиков. Леху, не ожидавшего такого поворота событий — ведь если честно, ему при нападении просто надоело ждать, пока не желавшие спешиваться конники расстреляют всех защитников издалека — теперь распирало от гордости. Надо же, он, два года прослуживший рядовым морпехом, да еще нынче самовольно принявший решение, дождался вместо положенного вроде бы за такой проступок нагоняя повышения по службе. Здесь, похоже, лихих людей уважали. И в этой армии ему нравилось служить больше. Даже не возникало желания хамить Иллуру, когда тот его напрягал. Да и зачем хамить? Брат ведь теперь. Кровный, как ни крути. Обижать неудобно.

Леха еще слабо разбирался в местной иерархии, но знал, что Иллур — вождь одного из крупных племен, удерживавших на мечах власть местного царя. Да и в совете старейшин Иллур являлся не последним человеком. Так ему объясняли учителя. Он владел многочисленными солдатами и рабами, а также несколькими кочевьями в северной части Крымского полуострова, где выпасали скот. В общем, Иллур был богат и мог бы жить в шикарном каменном доме. Непосредственно в столице. Но не жил. Этот скиф больше любил просторы степей, любил коней, битвы и свой верный лук, а царя за глаза называл изнеженным. Правда, подчинялся. Поскольку считал, что власть в Скифии должна быть твердой, а значит, ее надо уважать и поддерживать. У нее много окрестных врагов, а еще больше тех, кто помнит, как несколько веков подряд скифы вторгались в пределы их государств, лежащих очень далеко от Крыма. Даже за соленым морем.

— В прежние времена, — рассказывал ему Иллур у ночного костра, — наши предки уходили в походы за высокие горы на много лет… Брали дань со всех народов, что обитают за ними. А теперь…

Иллур даже махнул рукой, отпив вина из золотой чаши.

— Теперь мы просто живем на этой земле и никого сюда не пускаем. А ведь раньше, в далекой древности, нас боялись даже греки, жившие по берегам моря до самого Византия. Даже сирийцы платили нам богатую дань.[100]