Тимая же упорно настаивала на компании спасителя, а когда требовалось, яростно защищала его от своих братьев и сестёр по вере. Порой казалось, что женщина воспринимает слугу регента как сына или младшего брата. Хочет он сам того или нет.

– Ты спас мне жизнь и многим рисковал, чтобы вытащить преступников только потому, что они женщины. Добрый, храбрый, хоть и глупый юноша вроде тебя придётся по вкусу Первым, и они наградят тебя за помощь, – каждый раз поясняла помощница Ивтада, когда Цом начинал сомневаться, что сумеет выполнить долг перед Его Высочеством и продолжить опасный путь, и пытался сбежать обратно. Она не знала истинной причины неуверенности. – Тебя ждёт интересная судьба.

Пока же Цома ждала только голодная жизнь и незавидная участь превратиться в скелет, хорошо, если обтянутый кожей, а то и вовсе без неё. У юноши урчало в животе, казалось, что он сам себя пожирает изнутри, невыносимо хотелось вернуться, позабыв о недавнем намерении верно послужить регенту и королевству. Вызвавшийся слуга не имел опыта путешествий, ему даже не приходилось ездить из Санфелла домой.

Обучаться основам выживания он тоже не хотел – жизнь в замке его более чем устраивала, она была его мечтой, а столица Ферстленда – совершенно недостижимым тайным желанием. Поначалу присутствовал страх; опасение из-за слухов и нелюбовь обычных жителей к тем, кто выше и богаче, сыграли свою роль. Цом и хотел остаться, и боялся столь решительно менять жизнь. А больше всего его пугал регент.

Всего через несколько циклов юноша привык, а уже спустя сезон решительно отвоёвывал честь Его Высочества и защищал его перед другими слугами. Клейс Форест заботился о черни, их не только одевали, кормили, укладывали спать в тепле и сухости, но и нередко по праздникам им перепадало вино или угощения. А Цому и того чаще. Чего бы ни говорили живущие недалеко от столицы или даже в самом Синем городе, но лишь редкие лорды намеренно вредили своему народу и не любили его.

Большинство тех, кто гостил в замке, с кем успел столкнуться Цом или про кого наслушался рассказов, чаще либо не задумывались о простом народе больше необходимого, либо были в меру добры и заботливы. Ещё бы! Что знать стала бы делать, закончись у них слуги и воины из-за бесконечных наказаний и истреблений? Тимая этого не понимала, а когда-то давно не понимал и Цом.

Когда слуга регента впервые увидел покои, в которых ему выделили самую настоящую кровать, он не поверил глазам. Просторные, нет, огромные, в них было намного больше места, чем в целом деревенском доме! Больше, чем у старосты. Пространства больше, проживающих меньше, ещё и светло – в комнатке имелось небольшое окошко. Чтобы в него выглянуть, приходилось вставать на составленные друг на друга стулья – за это соседи Цома не поощряли, но он всё равно смотрел.

На этом прелести жизни не заканчивались. Слугам платили, их дети росли в сытости, тепле и сразу могли получить работу, а тем, кто отслужил достойно и достаточно долго, помогали отправить отпрысков на обучение. При таком отношении к народу юноша мог считать себя неплохой партией и рассчитывать, что его дети не станут голодать и бродяжничать. Выходной на седьмой или на тринадцатый день цикла только дополнял картину; в это время слуги, поделившись на тех, кто расслабляется, и тех, кто будет отдыхать в следующий раз – всё же оставаться совсем без прислуги лорды и леди не могли, – смело отправлялись в город. Чтобы сократить количество споров, Гроссмейстер Санфелла самостоятельно поделил слуг и менял им выходной с седьмого на тринадцатый и обратно на седьмой так, чтобы всем удавалось побывать на выступлениях трюкачей или поглазеть на актёров и певцов. Во время казней, даже если был не выходной, слуги частенько сбегали на пару часов, и с этим явлением давно перестали бороться.

Цом не сбегал. Ему нравилось работать, и потому он редко бывал в городе, особенно без дела. Поскольку юноша прислуживал Его Высочеству, то и без того видел трюкачей и шутов, слушал песни и удивительные представления. Он бывал на пирах и видел, как танцуют, а пару раз вместе со служанкой принца, кухарками и тремя полотёрами самостоятельно пытался изобразить что-то похожее. Компания пританцовывала недалеко от Большого зала, почти в дверях, слушая весёлую музыку. Получалось у них не совсем хорошо, не плавно, как у гостей Его Высочества, зато от души. Сиры тогда, вдохновившись, притопывали ногами в такт.

Насыщенная жизнь в Санфелле была прекрасна, Цому пришёлся по душе и нынешний правитель, и тот, кто вскоре будет называться королём. Нравились обязанности, нравилось развлекаться и немногим меньше – учиться. Юноша ни за что не желал возвращаться обратно в деревню и клялся себе, что покинет Синий город только мёртвым. Боги вмешались в планы юноши и сделали по-своему. Он хотел верить, что его не ждёт скорая смерть.

Как бы ни противился грабежам Цом, убеждая спутников, что это недостойно, но он тоже хотел есть. Он отказывался от еды, той первой, которую отобрали у крестьян в течение целого дня, но после отвратительной бессонной ночи наутро сдался. Тимая смеялась над ним, а он чувствовал себя ничтожеством, презренным предателем, отвратительным человеком, слабаком и всё равно продолжал уплетать за обе щеки.

В следующей деревне, которая попалась им, проживало немало людей, и культисты, хоть и были многочисленнее, решили действовать ночью. В первую очередь удалось утащить то, до чего не особо пришлось тянуться – сохнущее тряпьё, пару кур, пока другие не начали кудахтать и трепыхаться; кто-то особо умный сломал забор, позволив овцам разбежаться, и одну, заарканив, потащил за собой. Дела шли у воров неплохо до тех пор, пока псы, запоздало учуявшие чужих, не подняли лай. Это разбудило крестьян и те повыскакивали из своих домов.

Цом, смирившись, что теперь он тоже преступник, обшаривал амбар, когда двое молодцов с вилами и топором пришли к нему.

– Вор! – закричал один из явившихся, наверное, чтобы привлечь внимание остальных.

– Простите меня… нас, – залепетал Цом, отступая в глубину небольшого строения. Жаль, дверь была всего одна. – Мы бы купили у вас всё… но у нас денег совсем нет…

– Ворюга! Я тебе как покажу, что такое честных людов-то разворовывать! – пригрозил юноше человек с топором. Он так угрожающе им размахивал, что Цом отшатнулся и, споткнувшись и едва удержавшись на ногах, нелепо подскочил на месте.

– Мальчишка ж он ещё, погляди-ка. Чего это ты учудил здесь? Неужто честным путём нельзя было? Подошёл, каков есть, с друзьями, сказал как должно. Мол, нет ни денег, ни еды. Помогите, добрые люди. Чего б мы, не помогли? Не люди, что ли? Или не добрые? – покачал головой второй – он был почти лысым, редкий пушок топорщился над ушами, но он обладал густой бородой и здоровенными руками. Такому и вилы были без надобности, они смотрелись крохотными.

– Нам очень есть хочется. Мы из дома бежали, ничего взять не смогли. Не успели… Я могу вам плащ отдать свой, или вот. – Цом вынул из-за пазухи платок, который ему в знак признательности, и хотелось верить, что и взаимности, подарила невестка ростовщика. – Он красивый, ценный. Мне он от девушки богатой достался, его продать хорошо можно. А больше у меня ничего нет…