забыть горестные дни детства. Иногда Горбунов думал: да за что же мне такое счастье, но три месяца назад жена пропала. И жизнь закончилась, а счастье ушло. И если до сегодняшнего дня Григорий Алексеевич думал, что оно ушло на время, что скоро всё наладится, как только Галина отыщется, то сейчас стало понятно, что счастье ушло навсегда. Горбунов понял, что хочет умереть. Можно было не вставать с чурбака и остаться здесь, чтобы Галине не было одиноко в тайге. Пантюша догадался, что гостю плохо.

— Эй, хочешь самогонки?

— А-а, нет, не хочу. Спасибо, я пойду. Поздно уже. Меня участковый ждёт. Я же один не ориентируюсь в лесу. Вместе с участковым хожу. Он по своей работе, бандитов разыскивает, а я Галину ищу.

— А-а, брось, не ищи больше, — махнул рукой Пантюша, — тайга никого не возвращает обратно. Что забрала, крепко держит. Езжай домой!

Горбунов встал, подчиняясь внутренней дисциплине. Отныне он будет доживать положенный срок. У него отняли жизнь. Кто отнял и почему, об этом Григорий Алексеевич не думал, это была запретная тема. Не попрощавшись с остяками, Горбунов вышел на берег. Внизу его ждал местный участковый с лошадьми. После проливных дождей выглянуло солнце, земля просохла, и можно было ездить верхом.

— Ну что, я же говорил вам, что бесполезно искать. У нас тут тайга-медведь кругом. Переселенцы сбегают: мол, слышали, как паровозы гудят, петухи поют. Это в тайге-то петухи поют! Ну и всё, с концами пропадают люди. Мошка, гнус съедают до скелета. За два дня человека не узнать, как объедят. Поехали, Лексеич, в Александрово, не рви ты сердце! Оно ещё тебе пригодится.

Горбунов хотел возразить, что его сердце можно разорвать на куски, оно больше никому не понадобится, но промолчал. Григорий Алексеевич хотел съездить на остров, но что-то остановило его. Участковый рассказал ему подробности трагедии в Назино, и Горбунов решил не беспокоить сон мёртвых. Пусть они уже упокоятся там, на этом проклятом острове. На следующий день Григорий Алексеевич уехал в Ленинград.

* * *

Панин не попрощался с Горбуновым, чувство стыда оказалось сильнее. Фрол уверил себя в том, Галина Георгиевна погибла по его вине. Он один виноват в её гибели. Если бы не его суетливость, женщину можно было спасти. Закрыв глаза, Панин представлял, как увидится с Горбуновым, что скажет, как объяснит, но тут же вскакивал с рундука, бегал по каюте, не в силах унять дрожь в руках.

В последнее время у него что-то случилось с руками. Они его не слушались. Узнав, что Григорий Алексеевич уехал, Фрол почувствовал облегчение, но оно оказалось временным. За несколько дней в районе изменилось отношение к Панину. Сначала он ничего не заметил, но позже догадался, что его избегают, и не знал, как к этому отнестись. Работники Александровского райкома всячески сторонились Панина, стараясь перейти на другую сторону улицы, если он попадался им навстречу. Правоторов вместе с участковым искал спрятавшихся в тайге людоедов и иногда приезжал в Александрово, но встреч с Паниным не искал, и если видел уполномоченного, то прятался от него. Фрол рассердился, попытался поговорить с Перепелицыным, чтобы объяснить ему, почему он написал письмо товарищу Сталину, но встреча с секретарём так и не состоялась. Объясняться было не с кем.

Фролу нужно было возвращаться в Томск, но у него было настолько плохое настроение, что он не спешил отчаливать. Катер стоял на приколе. Панин искренне считал, что не до конца выполнил поручение партии и правительства, к тому же в душе остался противный осадок, словно только он один был виноват в Назинской трагедии. Перед отъездом Фрол зашёл в фельдшерский пункт, чтобы узнать, как чувствует себя Роза, но ему сказали, что девочку забрали бывшие раскулаченные. «Это Ильдар-абый с Рахимой забрали Розу!» — подумал Фрол и успокоился. Хорошо, что люди позаботились о Розе, сбросив с души Фрола груз вины, висевший тяжёлым камнем.

Дорога до Томска пролетела незаметно, Николай домчал Фрола с ветерком, но в этот раз обские просторы не радовали душу. Природа била в глаза буйным великолепием, но Фрол раздражённо отворачивался и переходил на корму, злясь на прибрежные красоты, ведь именно природа погубила за эту весну не одну тысячу человек. Это она беспричинно пришла в ярость и обрушила на голову неустроенного и неприспособленного человека всю мощь дикого темперамента. При столкновении с земной силой любой может стать жертвой, пылью, кусочком трута.

Фрол понимал, что играет с собой в прятки. Виновником Назинской трагедии был человек, конкретный человек, а природа только добавила тёмных красок, чтобы ярче виден был след преступника. И всё равно невозможно было смотреть на сияющее, пляшущее солнце, а ведь его так не хватало несчастным переселенцам на острове. И это бесполезное солнце вконец измотало и без того взвинченные до предела нервы Панина. Он вошёл в каюту и залпом выпил фляжку спирта, после лёг на жёсткий рундук и уснул, а когда проснулся, впереди уже виднелась Томская пристань.

Нужно было бежать к Светланке, но Фрол заставил себя пойти к Алексею, тот ждал его, ежечасно бомбил радиограммами, звал, угрожал. Между добром и злом пришлось выбрать Роднина. Алексей обнял Фрола, и они долго стояли, слушая, как бьются сердца друг у друга, а когда объятие стало невыносимым, Алексей отпал первым, как напившаяся крови пиявка. Потом они долго сидели за столом, пережёвывая папиросы в углах рта и запивая спиртом всю желчь, оставшуюся в отношениях.

— Нет, ты мне скажи, Фролушка, как коммунист коммунисту, ты зачем написал письмо товарищу Сталину? Что тебе в голову ударило?

— Надо было что-то делать с этим островом, а никто ничего не мог. Там люди гибли, каждый день гибли, понимаешь? Вот я и написал. А за что ты меня коришь? Что я должен был сделать? Люди друг друга ели, как звери. Надо было остановить их!

Алексей выплюнул папиросу и взял новую, прикурил и принялся жевать, как прежнюю.

— И чего ты добился? Товарища Краузе в Москву вызвали. Этот проклятый остров и без твоего письма расселили бы. Дубина ты!

— Ничего не дубина я, — отнекивался Панин, — всё правильно сделал. Они бы ждали, когда все люди перемрут. К