Сирс отступал от него, не в силах ничего сказать.

— Пожалуйста. Это так глупо — снова здесь. Они заставили меня ждать тебя тут. Прошу тебя, Сирс, помоги мне. Слава Богу, что ты пришел.

Джеффри вышел на свет, и Сирс увидел его босые ноги и серую пыль, покрывшую его лицо и протянутые к нему руки. Глаза его тоже были покрыты слоем пыли и засохших слез, и Сирс, вспомнив рассказ Питера Бернса о Льюисе, почувствовал скорее жалость, чем страх.

— Да, Джон, — сказал он, и Джеффри, ничего не видя при свете лампочки, повернулся на его голос.

Сирс пошел к нему, в последнюю секунду зажмурив глаза. Его пальцы закололо, послышался странный звон, и, когда он открыл глаза, Джона перед ним не было.

Он споткнулся о ступеньки и упал, больно ударившись. Так вот они, ее игрушки! Он встал, заслоняясь рукой от внезапного нападения. Скоро он понял, почему Джеффри говорил «мы». В углу лежала груда тряпья, странно похожая на тело одной из овец Элмера Скэйлса. Подойдя ближе, он увидел торчащую руку, прядь светлых волос, а потом узнал пальто Кристины Берне.

Тут он наконец закричал, потом, овладев собой, бросился к лестнице и начал громко, уже не стесняясь, звать Дона и Рики.

— Значит, вы их нашли, — сказал Хардести. — Вид у вас не из лучших.

Сирс и Рики сидели на диване в доме Джона Джеффри, Дон расположился в кресле напротив. Шериф в неизменной ковбойской шляпе ходил взад-вперед, пытаясь не показывать своего раздражения. Его мокрые следы на ковре вызывали гневные взгляды Милли Шизн, пока Хардести не отослал ее из комнаты.

— Вы же знаете, — сказал Сирс.

— Знаю. Никогда не видел таких трупов. Даже Фредди Робинсон выглядел лучше. Вы видели когда-нибудь такие, Сирс Джеймс?

Сирс покачал головой.

— Правильно. И никто не видел. А ведь мне придется держать их у себя в тюрьме, пока труповозка их не заберет, и мне, бедному сукиному сыну, придется писать акт опознания. Вам бы это понравилось?

— Это ваша работа, Уолт.

— Черт. Моя работа! Моя работа — найти, кто такое с ними сделал, не так ли? Вы ведь нашли их совершенно случайно? Просто влезли в первый попавшийся дом и немного там порылись? Черт, мне надо бы запереть вас троих в одной камере с ними. Да еще с разорванным на кусочки Льюисом Бенедиктом, с ниггером де Соуза и с малышом Гриффенов который замерз, из-за того, что его родители-хиппи не наскребли денег на отопление. Вот что мне надо сделать, — Хардести, уже не в силах сдерживаться, плюнул в камин.

— Господи, я же живу в этой чертовой тюрьме, почему бы и вам там не пожить?

— Уолт, остыньте, — сказал Сирс.

— Да-да. Если бы не ваши годы, я бы сделал это, будьте уверены.

— Я говорю, Уолт, — терпеливо сказал Сирс, — что если вы на минуту перестанете нас оскорблять, мы скажем, кто убил Джима Харди и миссис Берне. И Льюиса.

— Так говорите, черт возьми!

Воцарилось молчание.

— Ну что же вы?

— Это женщина, называющая себя Анна Мостин.

— Ага. Чудесно. Анна Мостин. Это ее дом, значит, это она. Молодцы. Значит, это она высосала их, как сырые яйца? Чудесно. И кто же их держал, пока она это делала?

— Ей помогал человек, называющий себя Грегори Бэйт или Бентон. А теперь держите себя в руках, Уолт, потому что мы собираемся сказать вам кое-что необычное. Бэйт умер пятьдесят лет назад. А Анна Мостин…

Он прервался. Хардести зажмурил глаза.

Продолжил Рики:

— Шериф, вы были правы.

Помните овец Элмера Скэйлса? Вы еще говорили о других подобных случаях.

Налитые кровью глаза Хардести дрогнули и открылись.

— Это то же самое. Вернее, мы так думаем. Но теперь они убивают людей.

— Так кто она, эта Анна Мостин? — спросил Хардести деревянным голосом. — Призрак? Вампир?

— Что-то вроде этого, — ответил Сирс. — Оборотень.

— И где она сейчас?

— Вот почему мы и пошли в ее дом. Пытались ее найти.

— И все?

— Все.

— Да, никто не может так врать, как столетний адвокат, — Хардести снова плюнул в камин. — Знаете, все, что я могу — это объявить розыск этой Анны Мостин. Вы трое можете охотиться на вампиров сколько душе угодно. И если я найду настоящего убийцу, который жрет где-нибудь гамбургеры с пивом, я вызову вас и рассмеюсь вам в лицо. И все другие тоже будут над вами смеяться. Вы это понимаете?

— Понимаем, Уолт, — сказал Сирс. — И понимаем еще одно.

— Что еще?

— Что вы боитесь, шериф. Но вы не одиноки.

— Так ты правда моряк, Г?

— У мм.

— И видел много всяких мест?

— Ага.

— А чего же ты так долго торчишь в Милберне? Где твой корабль?

— Ушел в море.

— А почему ты не хочешь заняться чем-нибудь, а только ходишь в кино?

— Незачем.

— Знаешь, а ты мне нравишься.

— Умм. — Но почему ты никогда не снимаешь очки? — Незачем. — Когда-нибудь я их с тебя сама сниму. — Потом. — Обещаешь? — Обещаю.

— Рики, что с нами случилось? Что с Милберном?

— Кое-что нехорошее. Я не хочу тебе сейчас говорить. Подождем, пока все закончится.

— Ты боишься.

— Я боюсь.

— Но и я боюсь оттого, что ты боишься. Ты ведь знаешь, кто убил Льюиса?

— Да.

— Не говори мне, пожалуйста. Никогда не думала, что я такая трусиха. Я буду спрашивать, но, прошу тебя, не говори. Я только хочу знать, когда это кончится.

— Мы с Сирсом и с молодым Вандерли покончим с этим.

— Только бы этот ужасный снег кончился.

— Да. Но он не кончается.

— Рики, я когда-нибудь делала тебе больно? — Стелла поднялась на локте и заглянула мужу в глаза.

— Чаще, чем большинство жен. Но я никогда не хотел никого, кроме тебя.

— Прости меня, Рики. Я не заботилась ни об одном мужчине так, как о тебе. Ты знаешь, я со всем этим покончила.

— Догадываюсь.

— Он был жалкий тип. Только связавшись с ним, я поняла, как много ты для меня значишь. И я его прогнала. Он так кричал! Обзывал меня стервой.

— Иногда ты ей действительно была.