моей рукой. У меня есть шансы на вскрытии: моя рука легко может выиграть и без блефа. А что если кто-то переставит? Есть множество карт, при которых ререйз выглядит привлекательно, а мне не хочется сбрасывать выигрышную руку. Лучше чекнуть и посмотреть, что будет.

Дальше выпадает еще шестерка. Резвый Дед ставит, Гроссмейстер уходит, и мне нужно что-то решать. Коллировать или лучше сбросить? У меня не так много фишек, всего восемнадцать больших блайндов, и если я сколлирую, то поставлю еще три из них. Дед не любит пасовать, так что вполне возможно, что у него шестерка – карта, которой я не придала бы большого значения, имея дело с тайтовым, то есть осторожным, игроком, редко участвующим в раздачах, куда уже зашли двое. Конечно, у него вполне могут оказаться и восьмерка с семеркой, то есть еще на флопе у него был стрит. Но что-то подсказывает мне, что будь это так, он поставил бы раньше. Он не любитель медленной игры. С другой стороны, я видела, как Резвый Дед делает ставки на тёрне каждый раз, когда на флопе все чекают. Весьма вероятно, у него просто “воздух” или дро. Я решаю, что, с учетом всего виденного, стоит рискнуть и сколлировать. На ривере выпадает валет бубен – мимо всех очевидных дро, ни стрит, ни флэш не закрылись. Дед делает большую ставку – больше трети оставшихся у меня фишек. Если я заколлирую и просчитаюсь, у меня останется меньше десяти больших блайндов. Это уже действительно опасная зона. Чем меньше фишек, тем меньше пространства для маневра. У вас в арсенале остается, грубо говоря, одна возможность: пойти олл-ин. Вся сложность игры уже не для вас.

Разрываясь между двумя решениями, я пытаюсь продумать логику каждого. Стал бы Дед так играть, будь у него по-настоящему сильные карты? А если маргинальные, при том, что я уже дважды приняла его ставку? В конце концов, чтобы быть старше меня, его карты и не должны быть сильными. Достаточно будет девятки или валета. Я почти решаю сбросить. Но тут что-то переполняет чашу моих сомнений. Я вспоминаю, что советовал мне Фил Гэлфонд несколько месяцев назад за ужином в Вегасе. Перескажи историю с самого начала. Складывается ли сюжет – или в нем зияют логические дыры? Я детектив. Я рассказчик. Я не спеша прокручиваю в голове историю не просто этой раздачи, а всю историю того, как этот джентльмен играл на протяжении трех часов. Как он играл с сильной рукой? Что он делал, когда блефовал? Я уже выжала все, что можно, из своего знания стратегии, и это не помогло. Значит, вернемся к тому, что я умею лучше всего: поищем несоответствия в поведении, которые могут служить подсказкой.

Я мысленно возвращаюсь к раздаче, где тоже поначалу могло быть много вариантов. Как и тут, мой соперник сделал ставку на тёрне после того, как на флопе был “чек” и кто-то сколлировал. Карта на ривере была безобидной, и он долго хмыкал и экал, потом сказал: “Ну ладно, ладно, чек”. Его противник тоже чекнул и Резвый Дед с явным разочарованием выложил на стол флэш.

– Почему ты ничего не поставил? – спросил он. – Видно же было, что у меня слабая рука.

Разумеется, мне отлично известно, что один-единственный факт – слишком мало, чтобы говорить о закономерности. Но я также знаю, что Деду нравится запугивать соперников. Не только меня. Я видела, как он много раз заставлял спасовать Гимбела, игрока намного сильнее меня, и Мурмана, пока тот был еще в игре. Резвому Деду нравится изображать дедушку. Все это вместе заставляет меня решиться. Я коллирую. У него оказываются никакие карты, старшая – туз, но ни пары, ничего вообще. Мне достается банк, и я вздыхаю с облегчением. Теперь у меня больше тридцати больших блайндов, и я буду жить.

Две раздачи спустя у меня на флопе складывается трипс валетов, очень сильная комбинация, и с его помощью мне удается заполучить банк. Теперь у меня уже сорок пять больших блайндов и я наконец-то не аутсайдер по числу фишек. Я могу немного поиграть, позволить себе несколько рискованные ходы и даже сдержанно порадоваться за себя.

В течение следующего часа ничего не происходит. Я проигрываю в нескольких мелких раздачах, выигрываю мало, держусь на среднем уровне по фишкам. Мне везет: у меня оказывается пара дам против пары валетов, и нас покидает еще один игрок – на сей раз мое мастерство игры тут ни при чем. Вот нас уже пятеро.

Наш дедушка довольно скоро переигрывает меня. После моего чека на флопе он ставит на тёрне и ривере, и я решаю: да ну его, пусть берет. Уже пять часов, мы играем весь день. Я устала. Я не ела. Держусь на чистом адреналине. Я не могу ввязываться в каждый бой и принимаю стратегически сомнительное, но необходимое мне решение подождать лучшего момента для атаки. Мне необходима дозаправка, и срочно: я снова на предпоследнем месте по числу фишек, и скоро, час спустя, окажусь на последнем, когда Харрисон Гимбел проиграет Гроссмейстеру.

Вот и долгожданный перерыв. На сей раз вместо того, чтобы бродить туда-сюда, я пью зеленый чай с энергетическим батончиком. Мозгу нужна энергия. Я знаю игроков, которые вообще не едят во время турниров, но не представляю, как им это удается. Что еще важнее, наука не рекомендует следовать их примеру.

Хотя в наши дни голодание стало модным и многие гуру продуктивности всячески его продвигают, – например, создатель Twitter Джек Дорси утверждал, что голодания помогают ему “отточить острие разума”, что бы это ни значило, и придают энергии, наука намного менее позитивно оценивает влияние голода на способность принимать решения: когда нам хочется есть, мы не хотим ждать более крупного вознаграждения, предпочитая получить меньше, но сразу. В результате мы действуем более импульсивно. В самом деле, даже в исследовании, показывающем некоторую пользу голодания при решении отдельных задач, говорится, что мыслительный процесс при этом опирался на “внутреннее чутье” – подходящий выбор слов для того, чтобы описать принятие решения желудком. И хотя это очень хорошо и здорово для людей типа Эрика, чья “интуиция” на самом деле – мастерство, оттачиваемое десятилетиями (пусть он и не хочет это признавать), для большинства из нас пустое брюхо – плохой советчик, и мы даже не способны отличить его хороший совет от плохого. Мы больше полагаемся на бессознательное мышление, чем на рациональные, взвешенные суждения. И мы становимся более эмоциональными, зачастую трактуя сигналы о голоде, посылаемые организмом, как негативные эмоции – отсюда термин hangry (англ.: hungry + angry), злой от голода. И тогда в наш мыслительный процесс