улицу, позиции федаинов и мой взвод в пылу сражения. Огонь по нам велся со всех зданий по периметру.

— На связи Банши. Принимаем на себя огонь из орудий малых калибров. Мы вступили в бой.

— У нас та же ситуация. Продолжайте ехать.

Правила выживания и приказ начальства поставили меня в трудное положение.

Нормальной реакцией человека сейчас было свернуться калачиком на дне «Хаммера» и закрыть глаза. Как раз эту реакцию в войсках морской пехоты и пытались всеми средствами подавить. Сработало. После первого шока от засады успокоился и стал абсолютно хладнокровным. Мой взвод выглядел так же. Ребята прицеливались, нажимали на курки и действовали как единый организм.

Поддерживал контакт по рации с Третьей группой, нужно было убедиться, что у них все в порядке.

— Как вы там?

— Бежим и стреляем.

Инстинкт самосохранения отошел на второй план, нужно было стрелять. Первое, чему учат каждого молодого пехотного офицера: если в тебя стреляют, стреляй в ответ. «Вы должны добиться огневого превосходства и поддерживать его», — вот как говорят войска морской пехоты.

Наклонился к своему «М-16» и начал стрелять в окна и двери.

Кроме насекомых и растений, в своей жизни убил всего одно живое существо. Когда был подростком, мне нужно было скосить газон у дома моих родителей, и я лезвием газонокосилки случайно поранил бурундука. Затем, сжав зубы, отрубил ему голову лопатой. Но даже из-за этого умерщвления из милосердия мне было не по себе. Я никогда не охотился, да и желания не было. А теперь бросал гранаты в незнакомых людей в неизвестном городе, и мне это определенно нравилось.

Когда столь долгожданная ясность сознания все-таки появилась, увидел в аллее молодого человека, лежащей' на земле.

Он стрелял из «АК-47». Автомат прыгал в его руках. Человек казался мне очень маленьким, хотя он был от меня на расстоянии меньше чем тридцать метров. Бросил в его сторону гранату, она взорвалась, ударившись о стену прямо над его головой. Видел, как молодой человек ткнулся в землю вслед за своим автоматом. Теперь бросал гранаты в окна и открытые двери.

В конце концов мы прорвались через ворота, добрались до развилки с автострадой и помчались. На юге, выстроившись у дороги елочкой, расположились танки ПБГ-1. Ряды спешившихся морских пехотинцев, притаившихся у обочины, смотрели на нас, не веря в то, что нам удалось на наших «Хаммерах» выбраться из города. Уокер, ехавший слишком быстро, не успел вовремя повернуть на автостраду, и его машина запрыгала по насыпи на внешнем обводе поворота. За спиной еще проносились пули, нам нужно было уезжать, чтобы между ними и нами возникла безопасная дистанция.

Уокер вывернул руль и выскочил на подсушенную корку грязи на обочине. В тумане виднелась верхняя граница леса, до опушки оставалась миля через открытое поле. В тактическом плане вопросов не было, все просто: стреляй, передвигайся, сообщай о своих решениях.

Мы решили, что оторвались. И вдруг все превратилось в ад.

Корка грязи отвратительным скрипом затрещала под «Хаммером» Уокера, нагруженным оружием и боеприпасами, и машина до корпуса увязла в смоле. Поле было «собкой» — этакое большое крем-брюле, хорошо утоптанное на верхушке, но внутри жидкое и глубокое. Нас всех инструктировали по поводу этих иракских «собок», но увидели и реально почувствовали одну из них мы только сейчас. Теперь мы завязли в одном дерьме и подвергались обстрелу другого.

Лоуренс пополз вперед, к краю «собки» и накинул крючок на фаркоп «Хаммера». Купер включил заднюю передачу, машина напряженно взревела, но не сдвинулась ни на дюйм. Бесполезно. Нужно что-то помощнее.

Связался по рации с батальоном и запросил «Гудренч», команду механической поддержки.

Через пять минут после моей просьбы о помощи показался штаб-сержант Бринке на своей дайте-мне-пятитонный-армейский-грузовик со стреляющим глушителем, ему было наплевать на пули, посылаемые вдогонку. Он пришвартовался рядом с насыпью, рядом со Штайнторфом, продолжающим палить из пулемета в сторону наших неприятелей. Выпрыгнув из кабины, Бринке с ухмылкой произнес:

— Как дела, сэр? Что случилось?

Адреналин бил в мозги, с трудом мог говорить и не мог понять, признаком героизма или идиотизма было его веселое настроение. Со временем пойму, что это самый действенный способ справиться со всем на свете.

Бринке окинул «Хаммер» профессиональным взглядом и пробурчал несколько указаний своим морским пехотинцам в грузовике. Они посыпались наружу и быстро прикрепили цепь. Рывок, треск и «Хаммер» Уокера выпрыгнул из «собки». Мы были готовы двинуться дальше.

Наконец мы увидели наш батальон, собравшийся в круг на поле рядом с автострадой, и поспешили занять свое место в периметре.

Остановились, Уинн заглушил мотор, из машины выходить никто не собирался. Несколько минут сидели молча, потом повернулись и посмотрели друг на друга. Бледный Уинн выдавил из себя улыбку, и мы оба засмеялись. Смех был неестественным.

Уинн заговорил охрипшим голосом:

— Вот дерьмо, да? С ума можно сойти.

— Нас чуть не поимели. — Посмотрел на карту. — Эль-Гарраф. Название этого города Эль-Гарраф.

Шел и то тут, то там слышал обрывки историй, которые, наверное, рассказывали уже по десятому кругу.

— Ну вот, Дарнольд едет по этому хренову городу, снаряды жужжат со всех сторон, и вдруг его рука соскальзывает с руля. Он орет: «В меня попали!» — и сержант Джейкобс наклоняется посмотреть. Точно, из предплечья хлещет кровь. Ну, Джейкобс, тот еще чувак, затягивает выше раны жгут и говорит: «Ты в порядке, поехали дальше». Дарнольд заводит машину и едет, и вот мы здесь, со всеми остальными. Черт возьми.

На секунду остановился и посмотрел на первого, раненного в бою солдата разведывательного батальона. На его предплечье была маленькая красная дырка — место, куда попала пуля и где она до сих пор находится.

Выяснив в штаб-квартире роты, что у капитана нет для меня дальнейших инструкций — только устроиться здесь на ночь и быть готовыми утром выдвинуться дальше, — вернулся к своему взводу. Мои морские пехотинцы уже организовали окопы.

И конечно же рассказывали друг другу истории. Каждое сражение потом еще столько раз перемалывается… А если бы мы сделали так… А если бы поехали туда… Иногда это обсуждение происходит спокойно, иногда шумно, иногда со смехом, иногда со слезами. Это очень важно — рассказывать и пересказывать обо всем произошедшем. У взводов коллективная память. Они учатся и метаются. Учатся, в